Борис Лукьянчук
Андрей Рождественский

Избранные места из переписки
с друзьями

АР: Дорогой Борис Семёнович!

Вот интересный материал:

«Исследование выявило, что всего 100 самых часто используемых слов английского языка покрывают около 50% любого английского текста (речь не идет о специализированной и научной литературе). Если к этим словам добавить 100 самых часто используемых существительных, 100 самых часто используемых глаголов и прилагательных, то получится база примерно из 400 слов, которые вы в изобилии встретите в любом английском тексте. (Я говорю «примерно» не потому, что не в состоянии точно сложить 100, 100, 100 и 100, а потому что частично слова из трех последних сотен входят в первую сотню самых используемых слов). Знание этих слов поможет проще наращивать свой дальнейший вокабуляр».

БЛ: Такое же просто сделать из частотного словаря.

АР: Да, совершенно верно! Поэтому когда В.А. Рубанов примерно год назад продемонстрировал вместо полутора сотен опорных слов сразу пятьсот, полнота картины меня захлестнула, и я, как рыба, просто глотал ртом воздух.

БЛ: Мне не хватает двухчастичной функции.

АР: Я думаю, весь орнамент В.А. Рубанова как раз и состоит из таких гантелек: подлежащее-дополнение. В теории групп это называется фактором, если не ошибаюсь. Фактор-группа по какой-то её подгруппе. Грубо говоря, мы встаём на эту самую подгруппу-подлежащее и смотрим окрест. И вот что мы видим. Обычно это называют ракурсом обзора. И как раз этот самый ракурс даёт возможность впустить в семантику наблюдателей, которые, собственно, и задают своим положением такие ракурсы (в кино, например, важно не пересекать камерой директрису – или зрителю не пролезать между говорящими в диалоге). А потом они переговариваются – кто что видит. Ну как в случае слона для слепых – кто за что ухватил, то и держит, так и видит. И чтобы получился слон в результате такого сложения, нам предварительно надо предупредить этих слепых, что они команда – структура под названием «наблюдатель2». Вот так всё это может работать, по-моему – взаимоположения.

БЛ: Да, Андрей, это интересно. Сочетание ракурса обзора автора с ракурсом обзора читателя (слушателя, наблюдателя) – для этого тоже должна быть какая-то математика. В какой момент структура из пары существительных начинает связываться с глаголами и прилагательными?

АР: Ну вот когда такие частичные наблюдатели (отдельные ролевые нагрузки в структуре наблюдателя2) уже заняли нужные ракурсы по времени и месту в семантической сети и начинают обстоятельно осматриваться и прилагаться… То есть, второй очередью – налицо явление второго порядка, обусловленное работой уже самой сети.

БЛ: Да, это ключевой момент. Как эти эффекты второго порядка правильно описывать? С помощью каких характеристик?

АШ: Тут знаете какая штука: вот говорят, что музыка отделилась от математики в плане кратных частот ещё во времена Пифагора. То есть слепили и настроили математически, «докрутив» музыкальные ряды уже по приятности восприятия «обычным» ухом, а потом про математику музыканты уже забыли, запомнив основные порядки, и разговаривают на своём музыкальном языке уже самостоятельно. Если похожим образом подойти к дилемме письменности и математики, то можно начать от остовов появления этой самой письменности – когда не было как такового разделения на фонетические языки и иероглифические – сплошная семиотика в знаках. Бытует также легенда, что письменность была вначале, а математика родилась как бы потом. Мне кажется, это неверно. Азы математики уже присутствовали от начала письменности. Нынче математика добралась до языков теории категорий и теории схем с когерентными пучками и всякими другими загадочными, на первый взгляд, математическими штуками, ну а письменность овладела всякими генеративными грамматиками, рекурсиями и что там ещё по Е.А. Лютиковой?! Что мы объединили письменность и математику в лоне алгебраических (прилагательное алгебраическое подразумевает, что все объекты такие алгебраические – это заранее решения каких-то систем полиномов) многообразий – это уже вполне хорошее приближение, чтобы о нём серьёзно говорить, не прибегая ко всяким категорным моментам и прочим языковым математическим упражнениям. То есть, языку проще пользоваться такой надструктурой из фраз под управлением синтаксиса и грамматики, чем раскатывать те же утверждения, например, в категорном аппарате математики или в КАМ-теории. Но, по всей видимости, это одна и та же ветвь в плане смысловой игры. Только разные тактики, точнее, сигнальный язык этих тактик. Письменность и математика (например, в плане формул) неразрывно переплетены. Вся «скопусская» письменность и гуманитарного корпуса, и естественнонаучного состоит из предложений и формул. Только статьи по физике и математике пишут формулы и растолковывают их на языке, а гуманитарии сразу из фраз и формулируют свои языковые формулы, не прибегая к семиотическому аппарату формул из физики и математики.

Тут на днях умер последний подросток из тех, которые обнаружили пещеру Ласко и живопись 15-ти тысячелетней давности в 1940-м году. Легко подсчитать возраст этих подростков: 80 + сколько-то за 90. Вот в своём орнаменте Рубанов повторил такую пещерную живопись для тех, кто нас через следующие 15 тысяч лет раскопает и удивится нашей сегодняшней семиотической продвинутости!

БЛ: Так я формулу как раз и хочу. Гантельки из двух существительных – это просто максимизация их парного частотного использования. А что максимизирует появление глагола или прилагательного на этапе возникновения эффектов второго порядка?

АР: Главными членами предложения являются подлежащее и сказуемое – такое мнемоническое правило. Глагол – он похож на вектор – упирается основанием своей стрелочки в конкретное лицо или ещё во что на уровне дополнения. То есть на поверку главная в предложении связка подлежащее-глагол-дополнение – та же гантелька со связью-стрелочкой (стрелочка может и перевернуться к подлежащему – известная языковая дуальность). Три члена предложения – это кубический многочлен. Потом возникают дополнительные члены предложения: может ещё какие дополнения, потом обстоятельства происходящего – чем обставлено, и привинчиваются прилагательные-определения. Возникает вторичная структура, которая, по Лютиковой, расширяет возможность развития дальнейшего дискурса в разные стороны – то есть, возникают полиномы старших степеней. Всякие фоновые вещи второго порядка цементируют сам дискурс. Узнал тут, что дискурс – можно назвать пространством текста – характеризуется когезией – своей локальной сцепленностью, и когеренцией – сцепленностью всего со всем глобально – за это как раз и ответственны обстоятельства и прилагательные-определения. Процедура увязывания глобального с локальным в физике разрешается ренормализацией.

Кубические полиномы вырастают со вторичными членами до полиномов пятой степени – здесь разрыв в радикалах выражения корней через параметры. Но язык решает такие аналитические неопределённости прямым уточнением – угадывать отдельные корни не приходится – их прямо приводят в последующих разъяснительных предложениях!

Мне кажется, шестиугольники в треугольной решётке – это некоторое насыщение такого рекурсивного развития дискурса в проекции на плоскость.

БЛ: То есть, считается, что каждая стрелочка на рисунке (прикрепление) отвечает некоторому глаголу. Опять таки – это я могу понять как максимизацию использования какого-либо глагола в связке с данной парой слов. Например, «закон имеет смысл» (здесь стрелочку следует повернуть в обратную сторону). А когда в этой схеме появляются прилагательные (эмоции)?

АР: Вначале о самой схеме. На данный момент она имеет три уровня – первый уровень, как Вы и подчеркнули, это гантельки со стрелочками на связи-глаголе. Вокруг стрелочки-глагола «в полях» притаились фоновые значения. В отмеченном примере – это «память» и «истина». Здесь они обстоятельства и прилагательные-определения. Они могут быть и генераторами фоновых эмоций. Но В.А. Рубанов на такой двухслойной структуре не остановился, посчитав, что слов в таком словаре явно недостаточно для интуитивно ощущаемой полноты (меньше 300). Он устроил третий подуровень – по моему мнению, этот третий подуровень укрепляет собой первый уровень, уточняя его общее значение в философском ключе. Это так же как с наблюдателями – философски различимый первый уровень, потом скрепление в структуру в виде наблюдателя2 с помощью фоновых значений («памяти» и «истины» – Сциллы и Харибды) и уточнённый возврат к первому «философскому» слою посредством третьего подслоя, на рисунке не обозначенного – таких разъясняющих спецификаций или конкретных ролевых наполнений с надлежащими эмоциями. Можно сказать, что эмоции вырабатываются трением друг об друга разных смысловых слоёв, когда мы по ним в качестве наблюдателей перепрыгиваем. Здесь включаются и общие симметрии схемы – мы отдельно утрясаем первый уровень, второй уровень и третий уровень в ближних и дальних связях.

БЛ: На Рубановской картинке представлены не сами глаголы, а отглагольные существительные. Как я понимаю, это позволяет снять проблемы, связанные со склонениями и спряжениями, в которых, кстати, согласно Лютиковой, имеется некоторая когнитивная составляющая.

А что если прилагательное цеплять как максимально вероятное к триаде слов из двух существительных и одного глагола?

В какой момент компьютер самопроизвольно сможет произнести фразу типа «Смысл представляет совокупное содержание»? Варианты – присущее, духовное, скрытое, затаенное, моральное, нравственное, органическое, подковерное, сокровенное, тайное, эзотерическое, смысловое (масло масляное), громадное, денежное и т.д. Я вижу, что прилагательное сильно влияет на когнитивную составляющую.

Имя прилагательное – самостоятельная часть речи, обозначающая непроцессуальный признак предмета и отвечающая на вопросы «какой?», «какая?», «какое?», «какие?», «чей?» и так далее.

АР: Да, конечно, когда мы превращаем слова в предложении в смысловые корни, то отшелушиваем все синтаксические связки –склонения, падежи, спряжения… На самом деле, язык – он же ещё и несёт избыточность, как чисто информационный источник шенноновско-котельнический. То есть когнитивные составляющие грамматические в какой-то части эту избыточность обслуживают. Теперь, ситуацию можно обратить и фон превратить в ведущую доминанту. Ну как бы вывернуть единичную сферу наизнанку, и тогда первый смысловой уровень станет фоном. Про самый нижний третий слой – по-моему, он останется на месте при такой операции обратимости. Он сразу обслуживает два первых смысловых слоя скопом, являясь их общим смысловым дополнением.

Про прилагательные – они тоже подвергаются авторской утряске. Причём, проверяются на смысловое содержание их сочетания с симметричными прилагательными – могут быть такие сочетания в языке или нет? То есть, будет ли иметь такое смысловое умножение смысл? Или он будет нулевым? Я думаю, компьютеру доступна такая утряска, но надо прогнать подобные смыслосочетания по всему ряду синонимов или, как делает сам В.А. Рубанов – «функциональных» синонимов. В лингвистике, кроме функциональных тезаурусов, никаких функциональных синонимов нет. То есть ряд таких функциональных синонимов мы можем вытащить из тех же словосочетаний в языке. Задачка замкнулась – с одной стороны, мы выуживаем синонимы из поля словосочетаний, с другой стороны – проверяем на те же возможные словосочетания.

БЛ: Андрей, мне лично орнамент В.А. Рубанова интересен как алгоритм для компьютерного моделирования когнитивного содержания любого предложения русской речи. Например, берем Гоголевскую фразу из «Шинели»: «в одном департаменте служил один чиновник». Чем это отличается от фразы: «В департаменте служил чиновник»? В.А. Рубанов предлагает начать с пары «департамент–чиновник».

АР: Мне кажется, в орнаменте у В.А. Рубанова идёт тонкая игра между квантором существования (Е перевёрнутое) и квантором общности (А вверх ногами). Департамент-чиновник – это квантор общности – всегда. А Гоголь выбивает табурет из-под общности в сторону существования – лица необщим выраженьем: в одном – служил-один. То есть весь смак фразы в «служил». Вся остальная «Шинель», собственно, и заворачивается вокруг этого загадочного стержня-вешалки «служил» – стрелочки в графе В.А. Рубанова. Гоголь самим названием подчеркнул, что главное действующее лицо всей повести – это сама шинель. Она, как птица, то распускает свои полы-крылья над целым городом, а под ней уже Башмачкин куролесит за проходящими мадамами или выкрутасы свои на бумаге выделывает, громко шмыгая носом, потом шинель снова скручивается, а то и вовсе растаяла в бездне петербургских пустынь, что оборачивается жутким кошмаром для обитателей Санкт-Петербурга. Счастье возможно – Башмачкин всё же какое-то время обладал своей реликвией, которая и появилась-то самым чудесным образом непонятно кем сделана – понятно кем, но жутко законспирированным – и недалеко от ведра с нечистотами – тут всё по волшебному жанру, «когда б вы знали, из какого сора…» И, понятно, что такую красоту было ему не удержать! А на меньшее я не согласен! – поёт Николай Носков. То есть В.А. Рубанов громоздит квантор всеобщности поначалу, а потом провязывает его всякими частностями из пословиц и поговорок. Более того (Ноздрёв это делал обшлагом), эти самые частности Владимир Арсентьевич возводит обратно в ранг всеобщности, замыкая тем самым кольцо обратной связи, и пешки вдруг становятся королевами на глазах изумлённой публики – тут я снимаю шляпу!

БЛ: Андрей, все эти обсуждения интересно на Черепахе опубликовать, как «Избранные места из переписки с друзьями».

* * *

ПРИМЕЧАНИЕ:

«Рубанов формировал свой семантический орнамент в течение сорока лет непрерывной работы эмпирически, методом многочисленных переборов мозаики-калейдоскопа с опорой на представления идеального мира в геометрии Платона и реализации в логике создаваемой модели принципов симметрии, красоты и простоты. В таком мысленном калейдоскопе смысловые оттенки играют друг с другом, преломляясь в гранях орнамента, тем самым наглядно демонстрируя идеи квантовомеханической суперпозиции и смыслового бутстрапа» (из статьи «Семиотика коммуникативных волн «подсознания»).

Мария Ольшанская

«Безумен тот, кто с нами не поет!»

«Ляма лё!» (иврит, приблиз. транскрипция). Почему бы и нет!

Тут я не так давно, наконец, прочитала «Имя розы» Умберто Эко. Была в полном восторге и от книги, и от «Заметок на полях», и от послесловия Юрия Лотмана (три в одном). На бумаге прочитала, с удивлением увидела книгу в библиотеке, куда я по старинке хожу. Библиотекарь сказала, что не смогла одолеть «Имя розы». А я вспомнила «Мансарды» Андрея Рождественского в нашем журнале и решила – нельзя выпускать из рук то, что само пришло в руки. В «Заметках на полях» прочитала у Умберто, что первые сто страниц – своеобразный тест на отсеивание тех, кто не способен взойти на гору. Она, видимо, остановилась как раз на этих страницах.

А я транслировала свои впечатления по ходу чтения всем, кто хотел слушать. Говорила – я просто влюбилась в Вильгельма, какой умище!

Но перед пожаром в монастыре, прочитав последний спор Вильгельма с Хорхе, печально сказала – пожалуй, я его разлюбила. (Не дойдя еще до послесловия Лотмана). А Лотман считает, что спор завершился вничью. И я вот думаю о женской натуре – любят женщины победителей, а в этой игре победителя не было.

Позже в письме к Андрею Рожденственскому написала: «Читала об Адсоне с Вильгельмом и думала о вас с Рубановым».

В нынешней «Переписке с друзьями» рядом с прежним Вильгельмом-Рубановым мы видим Вильгельма-Лукьянчука, на котором автор «Мансард» проверяет свои идеи, вплетая в орнаменты Рубанова свои нити.

В более раннем письме и по поводу другой идеи, хотя и близкой, я пошутила: «Только не применяйте свои теории к сороконожкам, а то они ходить перестанут! И к вязальным спицам. Я уже и на них поглядываю с подозрением».

На что Андрей ответил: «С сороконожками – там всё в порядке. Там есть лево-право – кто шагает дружно в ряд? ПионЭров наш отряд! Про спицы вязальные – там хуже! Каждая петелька – это предложение! Это ровно тот очаг, который я и имел в виду. И главное – всё утекает в клубок, пока он ещё шевелится и его вконец не размотали! Вот в этом клубке вся магия художественного слова и торчит, если вязальными спицами проткнуть! Вообще, казалось бы, ну что такое разделить саму ткань на продольную основу и поперечные стежки?! А вот сработало таки, на удивление. Поди ж ты!»

«Нас было пять… Мы были капитаны» Пять не пять, но трое первых, высадившихся на Остров Черепахи, было точно. И чудили мы втроем в рубрике «Байки о науке». «А вот сработало таки, на удивление» (с). Теперь вот до таких высот семиотической мысли добрались.

В день Святого Валентина Черепахе, она же Мария О., только и остается, что прижав лапки к панцирю, с какого-нибудь утеса повыше признаться в постоянной и неугасимой любви к своим авторам.

На авторской странице Андрея Рождественского вы можете найти ссылки на все его публикации в нашем журнале.

Ссылки на публикации Бориса Лукьянчука в журнале здесь.

Мария Ольшанская