Борис Лукьянчук

Колесо времени или в орбите MIRa

MIR — Михаил Израилевич Рабинович
физик-теоретик, ученый с мировой репутацией, специалист в области нелинейной динамики,
член-корреспондент Российской Академии наук. Работал в г. Горьком (Нижнем Новгороде).
В настоящее время работает в Калифорнийском университете Сан–Диего (США).


На юбилей Михаила Израилевича в Сан-Диего съехались его ученики, соавторы и друзья со всего света (каламбур — люди мира в орбите MIRа). Пробиться в число докладчиков на симпозиуме, посвященном юбилею, — было непросто, большинству заслуженных профессоров давали на доклад не более 20 минут. А круг интересов юбиляра оказался необычайно широк — от специальных разделов математики и теории случайных процессов до проблем динамики нейронных сетей, физики плазмы, теории турбулентности, акустики, плазмоники и т.д. и т.п. На симпозиуме были представлены доклады по психолингвистике, биофизике, химии, психиатрии и даже по теоретическому исследованию формы Эйфелевой башни. В общем, Михаил Израилевич — это человек типа выдающихся личностей эпохи Возрождения. Его интересует все на свете, но не как обывателя, а как творца, пробующего свои силы в самых различных областях. Микеланджело Буонарроти, например, не только статую Давида ваял и Сикстинскую капеллу расписывал, но и как архитектор прославился, а также как стихотворец. Не удивительно, что и Михаил Израилевич, по стопам идет, стихи пишет и пять поэтических сборников опубликовал. Мне давно хотелось познакомить читателей с творчеством Михаила Рабиновича, но писать про него, это все равно, что сочинять роман из жизни Бенвенутто Челлини. Я этот роман на будущее отложу, а расскажу здесь лишь несколько правдивых историй, свидетелем которых я был за тридцать лет моего знакомства с Мишей. Как говорил преподаватель Гордеев, — а теперь переходим к водным процедурам.

Былое и думы

Ещё в кoляске он любил учиться,
Знал как вершины знаний покорить,
Уже в яслях он начал материться,
А в первом классе бросил он курить.
(Из поздравлений)

У Иосифа Бродского спросили: «О чем Ваши стихи?» Бродский ответил: «О времени. О том, что оно делает с человеком».

На юбилее друзья отмечали, что Мишин юбилей случился для них несколько неожиданно, он ведь все время был самым молодым — в школе, в институте, в аспирантуре, был самым молодым доктором наук среди своих коллег и самым молодым профессором в горьковском университете. Миша, конечно, и в свои семьдесят выглядит молодцом, девушки на него внимание обращают, а когда он только профессором стал, так его, вообще, еще за студента принимали:

— Слышь, парень, ты в черном излучении сечешь?

— Секу. А что?

— Да я все билеты выучила, кроме черного излучения. А тут какой-то новый преп, гад, говорят, по всему курсу гоняет.

Студентка заходит на экзамен и с ужасом видит, что «гад» это тот самый парень, с которым она только что беседовала.

— Ну и что же ты ей поставил?

— Пятерку. Она ведь на самом деле все знала, а про черное излучение я сам же ей все и объяснил.


Выступление Миши на юбилее было коротким:

«Что такое 70? Это возраст, когда уже можно заниматься тем, что любишь, совершенствоваться в этом и получать от этого удовольствие. Это возраст, когда хочется пожелать всем, кто моложе: постарайтесь организовать свою жизнь так, чтобы каждый день приносил удовлетворение и, чтобы вспоминая его, валясь вечером от усталости, сказать себе: ХОРОШО! Это пик на профиле возраста. Достигнув его, я могу сказать: Я люблю свое прошлое, я счастлив в своем настоящем и я встречаю свое будущее с открытыми глазами.
Спасибо всем, что вы есть и, что вы здесь!»

Уже и мудрость у дверей,
И старость скоро на подходе,
А юность, словно тот еврей,
Прощается и не уходит.

Пушкин и Рабинович

— Не нужно никакой фамилии, — быстро
сказал он. — Напиши на предъявителя.
— Ничего не понимаю, — сказала Капа.
— Что это за человек, у которого нет фамилии?
— У меня есть фамилия, — сказал старик.
— Да, у него есть фамилия, — подтвердил
капитан, — но она секретная.
(Владимир Войнович: «Жизнь и необычайные
приключения солдата Ивана Чонкина»)


Друзья на юбилее подарили Мише картину.

Перед этим ее показали аудитории и спросили — кто изображен на этой картине?

Миша откликнулся первым. — Я думаю, что это либо Александр Сергеевич Рабинович, либо Михаил Израилевич Пушкин.


Виктор Степанович Черномырдин, кладезь постсоветских афоризмов, как то сказал: «Все это так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно». И добавил: «Если я еврей, чего я буду стесняться! Я, правда, не еврей».

Я одну историю вспомнил. Я, правда, ее уже рассказывал. Но тут она тоже к месту. Мои друзья Фима Кац и Лева Асламазов, еще когда аспирантами были, пошли в библиотеку иностранной литературы записываться — ею тогда дочка Косыгина заведовала, поэтому очень хорошая библиотека была, не хуже той Британской, из которой писатель Анатолий Кузнецов на историческую родину не вернулся. Фимочка анкеты заполнил, билет читательский получает, в нем наверху крупно буква «Е» напечатана. Левочка у Фимы спрашивает — а это что такое? Фима говорит ему — ну ты что, сам не понимаешь?! Тут и Леве билет читательский дают, и в нем тоже наверху буква «Е». Левочка говорит: «Простите, барышня, вы не тот штампик взяли, я армянин, вот — проверьте по паспорту!» Барышня ему отвечает: «Причем тут то, что вы армянин, я вас в зал Естествознания записала!»

Вот как серьезно к национальному вопросу раньше относились, хотя у нас тогда дружба была между всеми народами, включая кавказские. Говорил же Христос, что «нет ни эллина, ни иудея». Моя знакомая, простая русская женщина, сформулировала ту же мысль более образно: «Я тебе, Никитушка, правду скажу, обрезанный или не обрезанный — разницы практически не ощущается».

Не знаю ни иврит, ни идиш,
Но знаю, что еврей, а не подкидыш.

Рабинович и Чапаев

Года два назад в рунете голосование было про «Имя России». В итоге Александр Невский на финише Петра Столыпина обошел, а В.И. Ленин в списке лишь шестое место занял. Меня такой рейтинг сильно удивил, и я не поленился погуглить насчет популярности различных личностей. В результате у меня для первой шестерки совсем другой рейтинг образовался (см. правую колонку в Таблице). Хотя четыре имени из шести в обоих рейтингах совпадают и Сталин в них на третьем месте стоит, я все-таки думаю, что рейтинг от Ильича до Ильича более точно передает иерархию популярности известных личностей в глазах россиян. Меня смущает, что в «Имени России» различие между первым и шестым местом всего 10% составляет, разница — всего один шаг, как от великого до смешного! А в моем рейтинге Ленин Брежнева делает, как бог черепаху! Кстати, следующий по популярности после Брежнева в Гугле — идет Папа Римский с его 2 120 000 страниц. Но это проблемы Папы Римского, я в это дело влезать не хочу.

Что в «Имени России» действительно странно, — что в него такая знаковая личность, как Рабинович, не вошла. Ведь Рабинович по популярности в рускоговорящем комьюнити в два раза превосходит Чапаева с одним миллионом четыреста семьюдесятью тысячами (1 470 000) страниц.

Андрей Кротков пишет: «Чапаев жив. Можно даже сказать — живее всех живых. Народная память сохранила его имя и образ в гораздо большей степени, чем имена и образы других военачальников Гражданской войны, про которых сейчас помнят разве что специалисты-историки. Такая память — добрый знак. Ведь если человека помнят — то, значит, к нему неравнодушны; а те, кто забыт, о ком не помнят — словно бы и не существовали никогда». Это же подтверждает и книга Виктора Пелевина «Чапаев и пустота». А вот Мариэтта Шагинян мимо выигрышной темы «Ленин и Рабинович» проскочила. А какого масштаба роман мог бы выйти, видно на примере книги «Сталин и Войнович», из которой я кусочек в эпиграфе выше процитировал. Андрей Кротков пишет, что Чапаев и Петька и по сей день продолжают жить в анекдотах, популярность которых со временем не снижается, и многие из которых являют собою настоящие шедевры юмора. Поскольку анекдоты про Чапаева стали в начале шестидесятых появляться, то мы, значит с ним уже полвека вместе. Но если так считать, то с Рабиновичем мы вместе уже с библейских времен!

Рабинович и Папа Римский

Раз уж мы про папу римского выше упомянули, то следует рассказать еще одну историю. На столе у Миши стоит фотография, на которой он пожимает руку папе римскому Иоанну Павлу II.

— Мне рассказали, — говорит папа, — что Вы исследуете сложные процессы в живых системах. А встречались ли Вам явления, похожие на чудо?

— Неоднократно, — отвечает Миша. — Но самое большое чудо, это то, что я, русский еврей, живущий ныне в Америке, беседую с самим папой римским!

Папа хмыкнул, а епископ, сопровождавший Мишу, поморщился, — не принято было в этих стенах так себя держать.

Кстати, Иоанн Павел II был недавно беатефицирован и теперь все ожидают подтверждения еще одного чуда, с ним связанного. Если с Мишей произойдет что нибудь чудесное, то Папу могут к лику святых причислить. А мне так хочется, чтобы с Мишей какое нибудь чудо произошло. Например, шел бы он, как все люди, по улице, а потом бы вдруг замахал руками и полетел. Нужно только, чтобы это чудо было как следует задокументировано.

И все-таки я верю в чудеса,
А знание небесной сферы
Лишь раздвигает полюса
И изменяет форму веры.

Кореец Го и курс теоретической физики

Однажды В. Цытович,
А может не Цытович,
А может Рабинович —
Матвей иль Михаил,
На лекции в Ветлуге,
А может не в Ветлуге,
А может быть в Стокгольме,
Чегой-то говорил.
(М.Л. Левин, «Стишки на вырост», 1977)


У Бориса Акунина в «Левиафане» авантюристка Мари Санфон рассуждает о природе мужчин и приходит к мнению, что мужчины — существа примитивные и подразделяются на три основных типа: шакалы, овчарки и кобели. Шакал питается падалью — то есть предпочитает легкую добычу. Мужчины такого типа клюют на доступность. Овчарки обожают женщин слабых и беззащитных. Ну, а на кобелей воздействует только нечто грубо-чувственное.


Не знаю, как насчет мужчин, но еще лет за двадцать до того, как Акунин написал упомянутый роман, мой приятель предложил сходную классификацию ученых, которых он тоже подразделил на три типа. К первому типу он отнес — правильно! — шакалов, тех, которые на легкие задачи клюют и питаются в основном падалью и объедками с чужих столов. Это обстоятельство, впрочем, не мешает их карьере. И действительно, человек, которого мой приятель отнес к категории научных шакалов, впоследствие достиг головокружительного административного успеха.

Ко второму типу ученых относятся снобы — люди с непомерными претензиями. Все они искренне считают себя научной элитой и страдают оттого, что «высшее научное общество» как-то их обходит. В рамках классификации Мари Санфон — это кобельки, которые вожделеют о сучке, которая их на дух не переносит.

Ну и, наконец, третий тип мой приятель назвал «нормальными учеными». В рамках этой классификации Михаил Рабинович, безусловно, — «нормальный ученый», а также типичный представитель того, что в России некогда называлось творческой интеллигенцией.

Расскажу две истории. Вначале про корейца Го. Миша Рабинович — лектор выдающийся. На его лекции идут, как на концерт любимых артистов. Я помню, что когда он выступал на семинаре в ИОФАНе, то зал был полон и места для желающих его послушать даже в проходах не хватало. Одну их своих лекций он начал следующим образом: «Жил был кореец Го, который мечтал научиться побеждать драконов. Когда после трудной учебы он освоил теорию и попытался перейти к практике, ни одного активного дракона уже не осталось. Поскольку ничего больше он не знал, а семью кормить было надо, он начал учить этому теоретическому искусству других. Учеников, однако, тоже не находилось. Мораль: не надо долго готовиться к исследованию турбулентности и ее частному классу — анализу хаотической динамики структур. Надо срочно браться за дело и победить хотя бы одного настоящего дракона. Иначе опоздаешь — их всех победят другие, более смелые».

Поскольку в рассказанной истории термин «турбулентность» возник, то можно перейти к шестому тому курса теоретической физики Ландау и Лифшица. Этот десятитомный курс относится к числу самых цитируемых книг в мировой научной литературе. На страницы этого курса попадают только классические работы, играющие в физике неоспоримое значение. В предисловии к «Гидродинамике» (шестому тому курса) академик Е.М. Лифшиц написал: «Существенные изменения произошли в понимании механизма возникновения турбулентности. Хотя последовательная теория турбулентности принадлежит еще будущему, есть основания полагать, что ее развитие вышло, наконец, на правильный путь. Относящиеся сюда основные существующие к настоящему времени идеи и результаты изложены в трех параграфах (§ 30-32), написанных мной совместно с М.И. Рабиновичем; я глубоко благодарен ему за оказанную таким образом большую помощь». Первый вариант последней фразы Лифшиц вначале написал в следующем виде: параграфы 30, 31 и 32 написаны М.И. Рабиновичем и отредактированы Е.М. Лифшицем. Когда Евгений Михайлович спросил Мишу, согласен ли он с такой формулировкой, то услышал в ответ «нет, не согласен». Е.М. удивился — почему? Да потому, что Вы в этой фразе и меня и себя обидели — написали, что Рабинович не умеет излагать материал, а Лифшиц не разбирается в предмете. После этого и появилась фраза, которую можно прочитать в предисловии к шестому тому теоретической физики Ландау и Лифшица «Гидродинамика».

Фима и анекдоты

Первый анекдот про Рабиновича появился, как я предполагаю, ещё в библейские времена. Я, когда про древних греков писал, то отметил, что из киников особую известность Диоген приобрел — тот, который в бочке жил и с фонарем человека искал. Про него в древние времена анекдоты как про Василия Ивановича сочиняли. Я думаю, что и с Рабиновичем такая же история. Во всяком случае про попов и монахов во времена эпохи Возрождения уйму анекдотов насочиняли, возьмите тот же «Декамерон». Так и про раввинов анекдоты тоже были. Я помню, как сорок лет назад проходила аттестация аспирантов в Институте теорфизики им. Ландау. Это было очень серьезное испытание, поэтому каждый аспирант настраивался как боксер для поединка. Перед входом в кабинет директора, где проходило заседание Ученого Совета, стоял Фима Кац и всем аттестующимся рассказывал один и тот же анекдот. Накануне свадьбы одна еврейская девушка пришла к ребе спросить, как правильно она должна себя вести в первую брачную ночь. Должна ли она изображать страх и плакать, как бы прощаясь со своей невинностью. Или, наоборот, она должна хохотать и вести себя как бы развратно, чтобы облегчить для мужа процесс дефлорации. Девушка, — говорит ребе, — ты такая молодая, такая красивая, такая умная. Ты же должна понимать, хоть ты смейся, хоть ты плачь, — все равно тебя вы*ут. После такого напутствия Фима помогал аспиранту открыть дверь в директорский кабинет. Я думаю, что Фима очень старый анекдот рассказывал.

Маленького Мишу спросили не может ли он привести нетривиальный пример центробежной силы. — Могу, — сказал Миша. — Пластинка вращается, а звуки от нее летят во все стороны.

Продолжение следует

Я, собственно, даже толком не расписался. В плане моего сочинения еще пунктов десять стоит. Но меня Мария теребит, у нее по плану в эту субботу должна быть публикация избранных стихов Миши, а я должен типа введения сделать. Мне Николай Васильевич Карлов рассказывал, что некогда в редакции Советской Энциклопедии работала старая дева, которая у всех авторов вычеркивала слово «Введение». Она находила это слово неприличным. Я Мишины книги просмотрел и нигде неприличных слов или слов, вызывающих ассоциации с неприличными, не нашел. Так что читайте, наслаждайтесь!

Ассоциативное мышление

Ассоциаций мир волшебный
Реальностью своих предметов
Легко ломает строй душевный
Не только чувственных поэтов.

Мир формул, логики и знаков
Не лед, а пламень, он неодинаков.
Доводит до галлюцинаций
Безумною борьбой ассоциаций.

В нашем журнале напечатаны стихи Михаила Рабиновича из разных книг под общим названием «Кладу строфу на музыку души» и воспоминания «Прогулки с Миллером».

Ссылки на публикации Бориса Лукьянчука в нашем журнале на его авторской странице.