Письма русского
путешественника
из Болоньи

Давид Никогосян

Vedi Bologna e poi muori
Увидеть Болонью (в оригинале Неаполь),
а после умереть (итал. посл.)

Нет воды вкуснее, чем в Романье,
Нет прекрасней женщин, чем в Болонье.
Н.С. Гумилев

Я подъезжал к Болонье глухой промозглой мартовской ночью. Шатаясь от усталости, поезд уныло плелся по бесконечной падуанской равнине. Внезапно на горизонте появилось зарево большого города. Я вгляделся в окно. Показались темные отроги невысоких гор, окружающих город. На ближайшем холме застыл, как часовой, освещенный лучами прожекторов величественный монастырь. «Это святой Лука, — сказал проводник, — приехали».

Болонья! При первом упоминании этого слова в сознании русского человека возникает немедленная ассоциация — нет, не с величественной базиликой San Petronio, и не с частоколом средневековых башен, и уж конечно не с tortellini. Он вспоминает, прежде всего, престижную в СССР верхнюю одежду середины шестидесятых годов — непромокаемый синтетический плащ итальянского производства, так называемый плащ «болонья». Еще на память могут придти трагический взрыв на болонском вокзале 7 августа 1980 года, болонский университет — первый в Европе — или волшебные строчки одного из величайших русских поэтов начала ХХ века — Николая Гумилева, расстрелянного большевиками в 1921 году. Вот, пожалуй, и все.

Начинается Земля,
Как известно, от Кремля.

Строчки этого коммунистического псалма для детей вспомнились мне на следующее утро, когда я попал на центральную площадь Болоньи — piazza Maggiore, где находится ратуша и дворец подесты (наемного воеводы). Я был несказанно удивлен, обнаружив, что верхний карниз этих древних (ХV век) зданий украшены зубцами, точь в точь копирующими зубцы стен Московского Кремля, до боли знакомыми каждому «homo sovetikus». Изображение Кремлевской стены вместе со Спасской (или Водовзводной) башней много лет служило эмблемой столицы первой в истории социалистической державы и многократно воспроизводилось на открытках, плакатах, значках, а также на советских денежных купюрах. Я хорошо помню, как в молодости нас ежегодно загоняли на «свободные» и «демократические» выборы, при этом на дом присылалась специальная открытка с указанием времени и места голосования и с непременным изображением Кремлевской стены.

Городскую ратушу — верхняя миниатюра справа и Дворец подесты — нижняя миниатюра
можно рассмотреть на «экране», подведя к ним поочередно курсор компьютерной мыши.

Это, поразительное на первый взгляд, совпадение связано с историей 500-летней давности. В 1475 году наши русские предки пригласили известного болонского зодчего Аристотеля Фьораванти возглавить восстановление рухнувшего собора Успения Божией матери в Московском Кремле. Этот всю жизнь кочевавший из города в город и из страны в страну архитектор (недаром его псевдоним расшифровывается как fior a venti — цветок на ветру) не только воздвиг за две тысячи километров от своей родины великолепный собор в русском стиле (единственное сохранившееся до сего дня творение Фьораванти), но и поделился с местными мастерами секретами итальянской кирпичной кладки, в результате чего стены столицы далекой Московии были украшены по последней болонской моде. Вот прекрасный пример взаимопроникновения двух столь различных культур. Попутно мне хочется отметить, что наши предки поступили весьма расчетливо, пригласив в Москву зодчего именно из Болоньи, а не из Венеции, с которой существовали дипломатические контакты, и не из Флоренции, столицы ренессансной архитектуры. Дело в том, что и в Венеции, и во Флоренции строительство велось в основном из природного камня, в то время как в Болонье — из кирпича.

Город Болонья имеет долгую и славную историю. Военное поселение на этом месте существовало еще в эпоху республиканского Рима. Известно, что вблизи Болоньи происходило тайное совещание Октавиана, Антония и Лепида, завершившееся заключением их тайного союза — так называемого второго триумвирата. От тех времен город сохранил прямоугольную древнеримскую планировку своих центральных кварталов. Однако сами здания не сохранились, ибо орды варваров-завоевателей, многократно устремлявшиеся на Рим, все сжигали и разрушали на своем пути. Зато памятников 13—17 веков в Болонье очень много. Правильнее сказать, что сама Болонья является великолепным памятником средневекового итальянского градостроительства.

Первый ряд миниатюр слева направо — панорама Болоньи, две башни, церковь
S. Giovanni in Monte, базилика S. Stefano. Второй ряд — базилика S. Maria dei Servi,
улица с портиками, монастырь S. Luca.

В первые три-четыре недели я по несколько раз в день отправлялся бродить по Болонье, каждый раз выбирая новый маршрут и открывая невиданные ранее дома, дворы, башни, церкви, монастыри. Постижение топографии средневековой Болоньи увлекло меня, как роман с прекрасной и таинственной незнакомкой… И как с прекрасной женщиной, я был близок с Болоньей днем и ночью. Я наслаждался ею ранним утром, я восхищался ею знойным полднем, но более всего я любил Болонью поздней ночью. Ночью заметно редел поток прохожих, и, главное, резко уменьшалось количество автомобилей, столь не идущих лицу средневековой Болоньи. Я гулял по таинственной via Castiglione, я поднимался по vicolo Monticelli к храму San Giovanni in Monte, гениально вписанному в неправильный прямоугольник маленькой площади, я выходил через via de Pepoli к монастырю San Stefano, окруженному толпою кипарисов и акаций. Силуэт монастыря San Giacomo Maggiore напомнил мне турецкую мечеть, а Santa Maria dei Servi поразила меня кружевами своих аркад. Однако наиболее сильное впечатление оставил храм Madonna del Baraccano, внезапно открывшийся в проеме высокой арки на фоне звездного неба. Сравнивая затем свои впечатления от прогулок по Болонье с флорентийскими, венецианскими и римскими впечатлениями, я подивился их яркости и четкости. Размышляя над этим, я пришел к парадоксальному выводу — Болонья, несомненно, лучший город в Италии для туристов, ибо их там практически нет!

Болонья сверху, с высоты птичьего полета, являет собой оранжево-ржавое болото черепичных крыш с тянущимися к небу тростинками древних башен. Каньоны средневековых улиц образуют изумительный по красоте и изяществу узор. Сердце средневековой Болоньи — piazza di Porta Ravegnana, от которой веером расходятся радиальные дороги, ведущие к Равенне, Римини, Флоренции… Место пересечения этих магистралей отмечено архитектурным дуэтом двух башен (due torri) — гордой, величественной Asinelli (96 м) и печально наклонившейся Garisenda (40 м). Я узнал, что в средние века каждое уважающее себя итальянское семейство строило башню, в которой хранились различные товары, а также запасы воды и продовольствия. В случае необходимости, в такой башне можно было отсидеться несколько дней, недель или даже месяцев. До настоящего времени сохранилось около 20 таких башен, большинство из них встроено в другие здания или разобрано до полувысоты и ниже. Как мне объяснил один знакомый болонец, подобная «кастрация» преследовала скорее идеологические, а не военные цели, и производилась иностранными завоевателями с целью унижения покоренного города.

Другой архитектурной достопримечательностью Болоньи являются аркады (или portici, как их здесь называют), бегущие по обеим сторонам средневековых болонских улочек. То есть первые этажи домов, выходящих на улицу, лишены стен, а вместо них опорами являются колонны, стянутые арками. Гуляя под этими портиками, чувствуешь себя очень уютно, особенно в дождливую погоду, которая здесь не в редкость. В Болонье никто не носит зонтов, ибо сам город представляет собой огромный зонтик. Подсчитано, что в Болонье 35 км портиков. Они опоясывают весь исторический центр города, и даже взбираются на склон Апеннинских гор, где на высоте 298 м расположен монастырь Св. Луки.

Верхняя миниатюра — базилика S. Stefano, нижняя — собор S. Giacomo Maggiore.

Болонья поражает не только великолепием своих памятников, но и их сохранностью. Итальянцы стараются максимально использовать старые постройки — приспосабливают их под жилье, магазины, склады, гаражи и др. Если здание не используется, то его просто закрывают до лучших времен. На via San Petronio Vecchio, где я жил, стоит заколоченное здание монастыря Святой Кристины. Когда я обнаружил изображение этого монастыря на немецкой гравюре XVII века, то подивился тому, что за прошедшие 300 лет внешний вид собора и колокольни совершенно не изменился.

В средние века по улицам Болоньи передвигались повозки, телеги, всадники, в то время как портики безраздельно принадлежали пешеходам. Сейчас болонским прохожим и немногочисленным туристам приходится туго. Так как вдоль обеих сторон древних улочек паркуются автомобили (с ювелирной точностью!), то пространство под портиками оккупировано мотоциклами, мотороллерами, велосипедами и мопедами, причем болонцы зачастую не стесняются и ездить под портиками. Внутренние стены портиков, равно и колонны, поддерживающие своды, обклеены рекламными плакатами, а также украшены различными граффити, нанесенными нитрокраской из аэрозольных баллончиков. Обилие авто- мототранспорта превращает болонскую улицу в подобие газовой камеры. Но, кроме противогаза, болонскому пешеходу нужны еще и ушные затычки. По узким улицам с бешеными скоростями проносятся рокеры в кожаной униформе. Особенным шиком считается использование японских мотоциклов со снятыми глушителями. Возникающие при этом звуки создают достоверный эффект старта космической ракеты. Мелкие уличные торговцы — как правило, безработные негры из Сенегала — атакуют прохожих в надежде всучить им какую-нибудь зажигалку. Если добавить к сказанному обилие всевозможных нищих, не только просящих, но зачастую настойчиво требующих подаяния, то получится довольно верный портрет рядовой болонской улицы.

Что действительно угнетает русского человека, живущего в центре старой Болоньи, то это почти полное отсутствие зелени. С наступлением теплых дней в узких каменных улочках старого города воцаряется жара, не облегчаемая никаким дуновением ветерка и лишь усугубляемая постоянным потоком автомобилей. Становится трудно засыпать: закроешь ставни — душно, откроешь — шумно. Я спасался от жары в единственном оазисе Болоньи — парке со звучным названием Giardini Margherita. К сожалению, этот небольшой парк (300 на 400 м) всегда переполнен людьми и там нельзя уединиться. Сидя на скамейке в парке, я часто вспоминал мой родной московский битцевский парк: настоящий дикий лесной массив площадью около 20 км² с оврагами, речкой, водопадом, где было так хорошо бродить часами в полном одиночестве. Однажды вечером в Болонье мне пришла в голову безумная идея взобраться на склон Апеннинских гор, чтобы почувствовать красоту дикой итальянской природы. Я вышел из Giardini Margherita и стал подниматься вверх. После нескольких безуспешных попыток — я все время натыкался на частные владения – я свернул на via Siepelunga, идущую в гору. Тротуара на этой улице нет, ибо никто по ней пешком не ходит. Проезжающие по ней автомобили постоянно прижимали меня то к обрывистой обочине шоссе, то к скалистому склону. Рассматривая выходы горных пород, я понял, откуда болонские строители добывали камень для фундамента башни Garisenda. После часового подъема я вышел к Monte Donato. Воздух заметно посвежел и стало легче дышать, но вокруг опять простирались одни частные владения. В другой день я провел аналогичный эксперимент с via San Mamolo и via dei Colli, и опять пришел к плачевному результату — вокруг Болоньи дикой природы нет.

Находясь в Италии, русский человек невольно начинает сравнивать местные условия с отечественными. Если припомнить, еще в начале XVI века псковский монах Филофей торжественно провозглашал: «Москва — это третий Рим (вслед за Константинополем), а четвертому — не бывать!». На самом деле Россия и Италия даже сейчас, в конце XX века, это две разные планеты. Италия, географически засунутая в свой «сапог», вся вспахана, возделана, освоена и при этом начинена бесчисленным количеством исторических и культурных памятников. Итальянцы прекрасно осознают ценность своего культурного наследия и вкладывают немалые средства в его охрану и реставрацию.

В СССР тоже существовала государственная служба по охране памятников, однако памятники культуры не только не охранялись, но, напротив, зачастую уничтожались. Подобное варварство никак не связано с характером русского человека, который всегда отличался набожностью и уважением к памяти своих предков и к их деяниям. «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно!» — восклицал великий Пушкин. Большевики, пришедшие к власти в России в 1917 году, выдвинули другой лозунг: «Мы наш, мы новый мир построим!» (фраза из Интернационала). Уничтожив (либо изгнав) русскую интеллигенцию и фактически запретив русскую православную церковь, они развернули невиданную в цивилизованном мире вакханалию по уничтожению памятников национальной культуры. За годы советской власти только в Москве из 849 церквей было разрушено 433 и закрыто 263. Даже на территории Московского кремля были разрушены 2 монастыря и 10 церквей, в том числе древнейший собор Спаса Преображения на бору (1328 г.), в результате подобной «реконструкции» ансамбль зданий Московского кремля «помолодел» сразу на 150 лет.

В 1937 году был взорван главный собор Москвы — храм Христа Спасителя, построенный на народные пожертвования в честь победы над Наполеоном. Вместо него предполагалось воздвигнуть Дворец Советов с гигантской (около 100 м) статуей Ленина. Однако в сталинское время это строительство не было осуществлено, а в хрущевский период на этом месте возник плавательный бассейн. И это еще не самое худшее. На месте многих храмов в Москве были построены общественные туалеты, в том числе на Красной площади на месте собора Казанской богоматери. К сожалению, список потерь русской культуры можно продолжить еще и еще. Сюда можно добавить драгоценности царской фамилии, пасхальные яйца Фаберже, церковную утварь и иконы, картины из императорского Эрмитажа, в том числе шедевры Тициана, Рафаэля, Рубенса, Рембрандта, Веласкеса, картины из коллекций Щукина и Морозова, включая Ван Гога, Сезанна, Ренуара, Дега, и многое, многое другое.

Чем больше я размышляю о «la grassa», тем чаще я возвращаюсь мыслями к далекой от меня сегодня России…

12.02.1993
Москва

Давид Николаевич Никогосян, доктор физико-математических наук, профессор, физик, выпускник физического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (1969 год). Многие годы работал в Институте спектроскопии АН СССР (г. Троицк, Московская обл.). С 1991 года работал во многих европейских научных центрах: в Германии, Италии, Франции и в Великобритании. Ныне живет и работает в Ирландии. Почетный член Американского Оптического Общества (2004). Увлекается литературой и публицистикой, занимается искусствоведением.

«Все возвращаются в Болонью. Она по дороге, куда бы ни ехать»
(Ирвинг Стоун, «Муки и радости»)

Посоветовавшись с автором, мы решили что «Письма русского путешественника из Болоньи» и композиция «Sentimento» в исполнении итальянского «Piccolo Orchestra Avion Travel» очень хорошо сочетаются в одной публикации (Мария Ольшанская).