Михаилу Рабиновичу — ученому и поэту
по случаю дня рождения
Почти все книги Джона Фаулза были переведены на русский язык. Имя Фаулза неоднократно возникало в журнале «Черепаха на острове»; особенно часто цитировался «Аристос». Хотя эта книга должна скоро появиться в Интернете целиком хочется предварить это замечательное событие дайджестом из различных глав, потому что «Аристос» это необычное и действительно выдающееся произведение, монолог «современного Екклезиаста», с непременным акцентом на слове «современного».
Из биографии
На юго-западе Англии на берегу Английского канала, того самого, который французы именуют Ла-Маншем, находится церемониальное графство1) Дорсет, славящееся своей средневековой историей и замечательными дубовыми лесами, излюбленным местом охоты английских аристократов. Летом вода в Ла-Манше прогревается до 15-18 °С, тем не менее, этот канал ухитрились переплыть уже около тысячи человек.
Самая узкая часть Ла-Манша у англичан именуется Дуврский пролив, а у французов Па-де-Кале. Под дном Па-де-Кале проходит железнодорожный тоннель, соединяющий Францию и Великобританию. Тоннель был открыт 16 лет назад, а сто лет назад через Ла-Манш впервые перелетел на своем моноплане Луи Блерио. Во время Олимпийских игр 2012 года в Дорсете, в Портлендской гавани, состоятся соревнования по парусному спорту.
1) Графства являются основными административно-территориальными единицами Англии. Те графства, которыми управляет назначенный лорд-наместник, называются церемониальными, или географическими. В настоящее время в Англии насчитывается 47 церемониальных графств. Дорсет по населению (700 тысяч человек) занимает 32 место среди церемониальных графств.
В Дорсете жили многие выдающиеся английские писатели, поэты, художники и музыканты. Роберт Льюис Стивенсон, автор знаменитого «Острова сокровищ», написал в Дорсете «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» (1886 г.), а Томас Харди опубликовал в 1891 г. «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», роман, который считается классикой английской литературы. Из писателей, более близких нашему времени, можно упомянуть Яна Флеминга, автора романов о Джеймсе Бонде, и Джона Ле Карре, еще одного знаменитого автора шпионских романов. Наконец, с 1968 г. вплоть до конца своей жизни (2005 г.) в небольшом курортном городке Дорсета, именуемом Лайм-Реджис (население 4406 человек) жил Джон Фаулз, выдающийся английский писатель и эссеист. Как сообщает Википедия, большую часть жизни Фаулз провел в своем доме на берегу моря и снискал славу замкнутого человека. Гавань и мол в Лайм-Реджисе запечатлены в фильме «Женщина французского лейтенанта». Сценарий этого фильма по роману Фаулза написан Гарольдом Пинтером, который получил Нобелевскую премию по литературе в 2005 году, когда Фаулз уже ушел из жизни. Интересно отметить, что сам Фаулз Нобелевской премии по литературе не удостоился, хотя несколько раз был на нее номинирован. Роман Фаулза, однако, получил признание, как новый вид исторического романа. Фильм Карела Рейша по сценарию Пинтера также имел экстраординарный успех. В главных ролях в фильме снялись Мерил Стрип и Джереми Айронс.
Джон Фаулз был дважды женат, его первая жена Элизабет умерла от рака в 1990 году. Два стихотворения Джона Фаулза в переводе Анастасии Бабичевой были опубликованы в журнале: «Новый Берег» 2008, №20. Посмотрите одно из стихотворений и оцените своеобразие стиля Фаулза. Здесь уместно отметить, что Фаулз получил образование в Оксфордском университете и имел степень бакалавра гуманитарных наук по специальности «французская литература».
«Глагол fabler или fabloiier, который обозначает «рассказывать частично выдуманную историю», встречается в старофранцузском языке. Это «стихотворение» должно показаться именно таким, каким оно впервые показалось мне: нелепым. Оно рассказывает о герое художественной литературы, который даже не был написан должным образом, да и сейчас не является таковым; которого я никогда сознательно не придумывал и не желал, но всегда чувствовал, что его лучше (скорее по-шамански, нежели по-христиански) просто утаить, жить, держа его в секрете, нежели явив миру. Стареющая Алесия (Элли) проносится мимо в лохмотьях цвета сумерек, будучи скорее призраком, чем реальностью. По крайней мере, она дала себе имя. Она полагает, что она, среди прочего, бывшая жена дипломата. Постепенно я понимаю по едва уловимым чертам, что она имеет отношение к моей жене Элизабет, которая умерла от рака в первый день марта 1990 года. У Элиз не было любовника-дипломата, она не была ни ботаником, ни членом группы сопротивления, которыми, оказывается, так бы хотелось быть моей мифической героине. Но (как я уже дал понять) Элизабет остается самой настоящей revenante в моей зеленой жизни, вечно неспособной уйти снова и снова. Хотя я знаю, что физически она всего лишь кремированный пепел, для меня она остается настолько живой под своей маской, насколько никогда бы не была в другой реальности».
Je fable
Как мог я позабыть, спустя так много лет?
Твои капризы, настроенья, внезапные желанья и стремленья,
Ужасные те цепи, которыми твой соответствующий роли муж,
Сковал твою свободу и твой дар,
То, как ступала ты, десятилетия тому назад,
Заставило вдруг просиять и самый полный бред.
Через луга, поляны, горы и обрывы,
Плоды срывая, по ветру плывя, и потонув в весне;
Когда любили мы, как близко льнула ты;
Любовь до крика доводила лихорадка…
Те слезы, ссоры, те дразнящие забавы.
Когда впервые вдруг ты мельком посмотрела
(Взгляни взгляни ах Боже ах взгляни)
Как будто ты должна была быть с ними…
И если б ты или они когда-нибудь существовали.
Когда была ты проницательной, премудрой,
Так выглядела ты и улыбалась чуть заметно,
Когда молящий о твоем доверье, лгал очевидно
И заставлял тебя так хладнокровно ложью ослеплять в ответ.
Та истина непреходящая, которой обладала ты,
Пугала, когда ты была реальна, словно бритва,
Наточенное лезвие, способное и волос перерезать;
Холодное, мужское слишком, сталь сияет слишком
Если бы не было тебя, за этим всем,
Астарта, Нертус, Фрея и блудница…
На что ты пристально глядишь, плечами пожимаешь, отрицаешь это все
И все-таки ты обнажаешь душу:
Горят в аду все времена, и прошлое к чертям,
И «были» не было.
Ты — настоящее. И настоящее — лишь ты.
12 января 1994
Джон Фаулз
АРИСТОС*) — дайджест
РАЗМЫШЛЕНИЯ,
НЕ ВОШЕДШИЕ
В КНИГУ ЕККЛЕЗИАСТА
*) Aristos (древнегреч.) означает «наилучший в данной ситуации».
Из предисловия:
…граница между Немногими и Массой проходит не между людьми, а внутри каждого человека.
…если выразить одним словом все несовершенство нашего мира, то этим словом, несомненно, будет неравенство.
Введение
Я не хочу, чтобы мои идеи нравились только потому, что они привлекательно поданы; я хочу, чтобы они нравились сами по себе. Прежде всего я поэт, и только потом — ученый. Это факт биографии, а не рекомендации.
Глава 1. Общая ситуация
Вообразите себя богом и сформулируйте законы вселенной. Вы окажетесь в Божественном Затруднительном Положении: хорошие правители должны править всеми одинаково и по справедливости.
Горячие поклонники движения по пути вечного совершенствования склонны оправдывать совершенными целями завтра совсем несовершенные средства сегодня.
Блаженный Августин: «Мы знаем только то, чем Бог не является».
Я не считаю себя атеистом, но эта идея «Бога» и нашей неизбежной «бесхозности» обязывает меня вести в обществе так, словно бы я им был.
Для меня невероятность религий прямо пропорциональна степени настойчивости, с которой они требуют веры в положительные человеческие качества и возможность вмешательства со стороны их божеств.
Глава 2. Человеческая неудовлетворенность
Мы ненавидим смерть по двум причинам. Она преждевременно обрывает жизнь; мы не знаем, что за ней находится.
В наше время громадное большинство образованных людей сомневается в существовании загробной жизни. Понятно, что единственно научный подход приведет нас к агностицизму: мы просто ничего не знаем. Мы находимся в Ситуации Пари.
Для Паскаля, который впервые привел эту аналогию с пари, ответ был ясен: нужно поставить деньги на христианскую веру в существовании воздаяния в загробной жизни. Если это не так, убеждал он, вы не потеряете ничего, кроме своей ставки. Однако если это правда, вы выигрываете всё.
Идея загробной жизни неотступно преследовала человека потому, что его неотступно мучило неравенство.
Важны не наши личные муки или спасение на том свете, а муки и спасение наших близких на этом.
Вторая причина нашей ненависти к смерти вызвана тем, что она почти всегда приходит слишком рано. Наше страдание вызвано иллюзией (родственной с заблуждением о желательности загробной жизни), будто мы были бы счастливы, если бы жили вечно.
Каждое испытанное нами наслаждение утрачено нами навсегда; каждый прожитый день — это оторванный листок календаря.
Жизнь — это цена, которую мы платим за смерть, но не наоборот. Чем хуже наша жизнь, тем дороже мы платим; чем она лучше — тем дешевле.
Сейчас мы стоим перед великим озарением: после смерти нет никакой жизни.
И великая зависть двадцатого века: я — меньше, чем ты.
В этой зависти два главных изъяна. Первый заключается в том, что она основана на предположении, будто иметь деньги и быть счастливым — одно и то же. В капиталистическом обществе по большей части так оно и есть; но это еще не означает, что такова природа вещей. Просто такова природа капиталистического общества; и предположение о том, что богатство — единственный билет к счастью, предположение, которое капиталистическое общество должно всячески поощрять, для того, чтобы существовать и дальше…
Глава 3. Немо
Сегодня большинство психологов признают, что половое влечение является важным, но не единственным компонентом той грубой энергии, которая направляет и «подпитывает» наше поведение. Другим первичным стимулом служит потребность в безопасности.
Но я полагаю, что в каждой человеческой душе есть еще и четвертый элемент, который, пользуясь словом, подсказанным фрейдистской терминологией, я называю немо.
Желания сексуального удовлетворения и самосохранения даже нельзя назвать специфически человеческими; они свойственны практически всей одушевленной материи. Но немо — это именно человеческая психическая сила…
Немо — это человеческое чувство собственной бесполезности и недолговечности; собственной относительности и фактической ничтожности.
Почти все мы карлики, которые обладают комплексами и психологическими чертами, характерными для карликов: чувством неполноценности с компенсирующими его коварством и злобой.
Атрофия гражданского чувства — один из самых поразительных феноменов нашего века.
Кабинка для голосования приравнивает информированного пятидесятилетнего мужчину к продавщице, которая бросила школу в пятнадцать лет и знает о сути тех вопросов, по поводу которых она голосует, не больше, чем попугай в зоомагазине.
Есть только один практический способ уменьшить этот комплекс «пешки»: путем добавления к обычному определению демократии (право всех совершеннолетних голосовать свободно) следующей поправки: «и так часто, насколько это возможно»).
Единственная группа, которая наверняка отклонила бы эту идею — это сами политики…
Как бы правители ни расходились со своими оппонентами в вопросах политического курса, и те и другие всегда принимают правила игры во власть; тот, кто сумел усесться в руководящее кресло, способен бороться за него не на жизнь, а на смерть.
И все-таки немо, подобно случайности и безразличию процесса к отдельному существу, необходимо для человека. Это его внутреннее следствие знания о том, что человеческое существование неравно.
Глава 4. Относительная компенсация
Ей можно дать следующее определение:
Относительная компенсация — это то, что позволяет любому чувствующему существу на любом этапе эволюции находить в нормальных условиях сравнительно такое же удовольствие в существовании, как и все остальные чувствующие существа его собственной или любой другой эпохи.
Любой предмет людской зависти порождает два вида сомнений. Насколько он счастлив на своем месте, как я это себе представляю? Был ли я столь же счастлив на его месте, как мне это сейчас кажется? Эти сомнения должны уменьшать последствия неравенства. Но капиталистическое представление о том, что условия счастья одинаковы для всех, обычно вынуждает нас отвечать на оба вопроса утвердительно.
Мы измеряем масштабы неравенства в нашей личной и общественной жизни с помощью понятий счастья и зависти.
Счастье, по существу, — это желание продлить жизнь в том виде, какова она есть; а зависть — желание изменить ее. Таким образом, с точки зрения эволюции, счастье — главное препятствие для прогресса; а зависть — его главный источник.
По определению Платона, в справедливом обществе каждый человек счастлив быть тем, кем он есть; иными словами, это общество без зависти.
Счастье по своей природе антиобщественно. Оно всегда подразумевает сравнение, знание о том, что другие могли бы, но не наслаждаются именно тем счастьем, которым наслаждаемся мы.
Поэтому создание неравноправного мира — в природе самого счастья. Источник счастья, доступный всем, становится похож на общедоступную женщину: обладание и тем, и другим вряд ли принесет счастье. Снова и снова после свершения победоносной революции мы наблюдаем парадоксальное превращение революционной элиты в новый привилегированный класс. В первую очередь эти привилегии касаются доступа к тем радостям жизни и благам, которые недоступны Массе.
Государственная, догматическая или любая другая форма всеобщего навязанного счастья таит в себе неустранимое терминологическое противоречие.
Такое навязанное счастье — отрицание права человека выбирать то, что способно принести ему счастье, — тоталитарно по своей сути.
Все дело в том, что обе партии правы: партия зависти, когда утверждает, что общество должно обеспечить равный доступ к главным источникам счастья — более справедливым экономическим условиям и т.п., и партия счастья, когда утверждает, что общество должно предоставить человеку максимальную свободу в выборе таких источников. Ни капитализм, ни коммунизм не в состоянии объединить в себе обе эти истины, то есть создать общество, предоставляющее равный доступ ко всем источникам счастья.
Корень зла — не в личном счастье, а в особых личных привилегиях, которые основаны на несправедливых общественных привилегиях. Великое зло капитализма в том, что при нем мы не только обладаем одинаковым доступом к источнику счастья, но создается мир, в котором главный источник счастья — это иметь доступ к нему.
Однако в лучших своих проявлениях капиталистические общества, хотя и искажают природу счастья, «привязывая» его к экономическим условиям, все же утверждают верное понимание счастья. Точно также коммунистические общества, в лучших своих проявлениях, утверждают верное понимание зависти.
… великая ценность системы коммунистической в том, что она позволяет зависти выражать себя не только разрушительными средствами. Она вынуждает богачей делиться тем, что было бы полностью уничтожено, если бы богачи были полностью уничтожены…
Наша задача в том, чтобы восстановить относительную компенсацию, существовавшую в нашем досознательном прошлом; изолировать положительные стороны зависти и счастья, лишив первую разрушительной агрессии, а второе — разрушительного эгоизма, и привести их к взаимодействию. И самое главное — добиться этого взаимодействия не использованием эмоций, кровопролития и шантажа, а с помощью науки, разума и милосердия.
Глава 5. Творить добро
Вполне естественно, что в мире, где отдельный человек выдавлен или ощущает себя выдавленным из существования, немотивированные поступки приобретают определенный романтический ореол. Но это обвинение миру в его нынешнем виде, а не оправдание немотивированного поступка или доказательство свободы воли.
Свобода воли напрямую связана со свободой условий жизни.
На протяжении всей истории интеллигенцию презирали за ее неспособность действовать. Однако только в мире, где высокоразвитый интеллект станет синонимом высокого нравственного уровня, можно желать того, чтобы самые умные обладали наибольшей властью.
Наиболее распространенный способ поддержки «от противного» — замаскированная терпимость. Это общая врожденная слабость высокоразвитого интеллекта. Помимо осознанных видов лицемерия, существует множество неосознанных.
… мы подобны судьям, вынужденным судить. Наша функция — судить, выбирать между добром и злом.
… добрые люди очень часто намного несчастнее злых, а добрые дела не приносят ничего, кроме страданий.
Творить добро ради публичного вознаграждения означает не творить добро, а делать что-либо ради публичного вознаграждения.
Наверняка некоторые члены инквизиции, протестантские охотники за ведьмами, возможно, даже нацисты, практиковавшие геноцид, искренне и бескорыстно верили, что совершают доброе дело.
Величайшее заблуждение политической тирании всегда состояло в том, что тиран считался свободным, а его подданные — рабами; на самом деле, тиран — раб собственного порабощения и жертва своей же тирании.
Глава 6. Напряженный характер человеческой деятельности
Благодаря своим способностям рассуждать, воображать и предполагать, мы мысленно существуем в мире противоположностей, обратных превращений и отрицаний.
Все существующее и все, что можно представить существующим, — это полюс. Все чувства, идеи и мысли — это полюса; и у каждого полюса есть свои противоположности.
Полюс, прямо противоположный «я есть», гласит «меня нет».
Напряженность — это воздействие на человека конфликтующих чувств, идей, желаний и событий.
Основная напряженность существует между наслаждением и болью. Три главных области, где действует наслаждение-боль, — это вспомогательные напряженности; их образуют добро-зло, красота-уродство и безопасность-опасность.
Подобно двум способам получения наслаждения, преднамеренному и случайному, существует два аналогичных способа постижения прекрасного: объективный и действительный.
Объективная красота — это, разумеется, миф, причем очень удобный, поскольку без него были бы невозможны обучение искусству и «наука» художественной оценки.
Но у объективной красоты есть два великих врага: реальность и близкое знакомство.
В современном обществе заметна общая тенденция заталкивать объективную красоту нам в глотку.
Существуют подлинные и важные способы использования объективной красоты; но нам иногда хочется поменьше имен, ярлыков, анализа и историзма — словом, поменьше «культуры».
Мы жаждем первозданной красоты, но, стоит нам испытать ее, как она обращается в золото… или в скуку.
Брак — наилучшая из общих аналогий существования.
Подобно всем напряженным состояниям, брак разрывается между мифом и реальностью.
Критериями предполагаемого совершенства брака являются страсть и гармония. Но гармония и страсть не сочетаются друг с другом. Брак может начаться со страсти и закончиться гармонией, но он не может быть страстным и гармоничным одновременно.
Страстью можно управлять только одним способом — жертвуя ее удовольствиями.
Наряду с присущей нам тягой к первозданному переживанию, это объясняет громадные перемены, произошедшие в наших представлениях о супружеской верности и ее границах.
Полигамия пока еще не легализована, но обычное современное желание сорока-пятидесятилетних мужчин отделаться от своих ровесниц-жен и завести интрижку или заключить новый брак с девушкой, которая годится им в дочери (а то и во внучки), de facto выполняет роль полигамного института…
Возможно, это нормальное и даже в конечном счете здоровое общественное нововведение. Но оно может быть справедливым только в том случае, если женщинам средних лет будет позволено отвечать тем же.
Никто не станет отрицать, что своевременная страсть просто необходима, и настоящее обладание для нас невозможно, если ему не предшествует страсть. Однако страсть и страстный период брака носят животный характер; человеческий брак отличает гармония.
Множество книг помогают освоить сексуальную технику, но ни одна из них не учит не менее важной технике перехода от страстных отношений к гармоничным.
Этот конфликт между гармонией и страстью приобретает громадное значение в отношениях между различными странами и блоками, в которые они входят.
Страны и блоки тоже живут в отношениях, напоминающих брачные.
Обе мировые войны были войнами между обществами, которыми управляли юношеские эмоции.
Глава 7. Другие философии
Все догматические учения приблизительны: они образуют гумус, из которого вырастают приблизительно лучшие учения.
Христианство
Через несколько сотен лет церковное христианство вымрет. Это уже сильно поврежденный институт.
Это не означает отрицания того, что христианство сделало для человечества.
Религия — это определенная реакция на окружение и исторические затруднения; и поэтому она всегда в каком то смысле не подходит для тех, кто живет в другом окружении и испытывает иные затруднения.
… сколько бы богословы ни представляли доказательств исторической вероятности невероятных (с точки зрения современных научных представлений на этот счет) событий жизни Иисуса Христа, они никогда не смогут доказать, что эти события действительно происходили именно так, как они утверждают.
Бесчисленные тысячи миллионов против одного, что я прав, отказываясь верить в некоторые аспекты библейских рассказов о его жизни, и бесчисленные тысячи миллионов против одного, что вы, если вы верите в них, не правы.
Если бы христиане заявили, что эти невероятные события, а также развившееся из них учение и ритуалы следует понимать метафорически, я мог бы стать христианином.
Умные афиняне пятого века знали, что их боги — метафоры, олицетворения сил и законов окружающего мира. Есть множество признаков того, что «афинизация» христианства началась.
Церковь стала не плотью и духом Иисуса, а ширмой и оградой вокруг него.
Все боги, якобы способные вмешиваться в наше существование, — идолы; все образы богов — идолы; все молитвы к ним, любое поклонение им — идолопоклонство.
… я презираю саму церковь. Она продержалась так долго только потому, что люди хотят быть добрыми и творить добро; подобно коммунизму, в своей основе она паразитирует на благородстве, присущем человеку.
Ламаизм
Жизнь — это боль, страдание, предательство, катастрофа, и даже ее радости — лишь обман; мудрец учится освобождать свой разум от всех мелочей, от их бесполезного потока, и тем самым учится жить в состоянии мистической внутренней гармонии.
Восточный ламаизм отличается тонким пониманием природы «Бога». Но если бы все мы стали ламами, это было приблизительно то же самое, если бы мы все переключились на мастурбацию: жизнь неминуемо прекратилась бы.
Спору нет, ламаизм, особенно в таких формах, как дзэн-буддизм, может многое рассказать нам о наслаждении объектами как таковыми; о красоте листка и о красоте листка, трепещущего на ветру. Но это совершенствование эстетического чувства и это прояснение внутренней метафоры в каждом из нас не может быть принято в качестве образа жизни. Оно может стать (и почти наверняка стало) составной частью хорошей жизни; но это не сама хорошая жизнь.
Ламаизм, или уход в самоуглубленность, или наслаждение собой, — это вечная философия; т.е. такая, против которой выстраиваются все остальные философии (например, христианство). Под каким бы именем он ни скрывался — гедонизм, эпикуреизм или философия битников, ламаизм — это прибежище побежденных.
Гуманизм
Гуманизм — это философия закона, или того, что может быть установлено рациональным путем. У него есть два больших недостатка. Один из них заключается в его враждебном презрении ко всему таинственному, иррациональному и эмоциональному. Другой — в том, что гуманизм по своей природе толерантен: но толерантность — это качество наблюдателя, а не правителя.
Принято считать, что античный политеистический гуманизм потерпел крах, поскольку представлял собой нереалистичную, в высшей степени искусственную систему. Но в определенном смысле он все же был реалистичным, как этого и следует ожидать от любой религии, имеющей древнегреческие корни.
Во многих отношениях древнегреческая система была более рациональной и разумной; что, возможно, объясняет, почему она оказалась менее привлекательной. Иудейский бог — это творение человека, греческие боги — его отражение.
Мы часто забываем, что Ренессанс и все его достижения во многом порождены возвращением к древнегреческой системе. Связь между язычеством и свободой мысли хорошо известна и не требует доказательств; а все монотеистические религии, в некотором смысле, имеют пуританский характер и по своей сути представляют собой тиранические и фашистские учения.
Но дело, разумеется, не только в банальном противопоставлении «либерального» политеизма «тоталитарному» монотеизму. Человек всегда использовал религию в своих личных интересах; и ясно, что с несколькими богами труднее договориться, чем с одним, и слепо верить в них тоже труднее.
Христианин говорит: «Если бы все были добрыми, все стали бы счастливы. Социалист говорит: «Если бы все были счастливы, все стали бы добрыми». Фашист говорит: «Если бы все подчинялись государству, все были бы счастливы и добры». Лама говорит: «Если бы все были подобны мне, счастье и добро не имели бы значения». Гуманист говорит: «Счастье и добро нужно тщательнее проанализировать». Последнее мнение наименее спорно.
Социализм
Социализм-коммунизм — это попытка перекроить и заново истолковать христианство.
Несмотря на всю свою враждебность к более ранним религиям, социализм и сам — религия.
Великая и основная проблема социализма состоит в следующем: чтобы дать социальную справедливость массе, лидеры социализма были вынуждены предоставить ей власть.
Социалистические лидеры должны поддерживать хрупкое равновесие. С одной стороны, чтобы оставаться у власти, им нужно удовлетворять желания массы в области потребительских товаров и мишурных мелочей жизни, иначе правое крыло может «перебить цену» (ведь даже в самых ортодоксальных коммунистических странах есть правое крыло). С другой стороны, им нужно убедить массу в том, что в жизни есть более благородные цели, чем неограниченное предпринимательство…
У социализма есть свой миф о загробной жизни — это не гипотетический мир иной, а гипотетическое будущее этого мира.
И все-таки христианство и социализм завоевывают приверженцев по той простой причине, что они оба борются против еще худшего учения; и потому, что они представляются наилучшим общественно значимым применением частных представлений о справедливости.
Там где есть бедность и социальная несправедливость, могут процветать христианство и коммунизм.
В лучшем случае социализм стремится достичь максимальной свободы при минимальном социальном страдании. Это намерение верно, какими бы неправильными ни были подчас средства.
Фашизм
Фашизм утверждает, что долг сильных и умных людей — обеспечить себе контроль над государством, чтобы Массу можно было организовать и сделать управляемой. В своем наилучшем, платоновском, варианте это наиболее реалистичная из политических философий.
Фашизм и воображение несовместимы.
Фашисты пытаются создать однополюсное общество. Все должны смотреть на юг, никто не должен смотреть на север.
В хорошем человеческом обществе никто не приспосабливается, не задумываясь над тем, зачем он приспосабливается; никто не подчиняется, не подумав о том, почему он подчиняется; и никто не приспосабливается из-за страха или лени. Это общество — не фашистское.
Экзистенциализм
Все государства и общества тяготеют к фашизму. Они стремятся быть однополюсными и заставляют других приспосабливаться. Поэтому истинным противоядием фашизму служит не социализм, а экзистенциализм.
Экзистенциализм — это бунт человека против всех систем мышления, психологических теорий и всех видов общественно-политического гнета, стремящихся лишить его индивидуальности.
В лучших своих проявлениях экзистенциализм пытается возродить в человеке чувство собственной уникальности, понимание ценности страха, как противоядия от интеллектуального самодовольства (или застоя) и понимание того, что ему нужно научиться выбирать свою жизнь и управлять ею.
По своей сути экзистенциализм враждебен любым общественным организациям и убеждениям, не позволяющим человеку самому определять принадлежность к ним, причем сколь угодно часто.
В экзистенциализме слышится призыв отвергнуть традиционные правила поведения и морали, в особенности те, что навязаны властями или обществом и не имеют никакого ясного оправдания, кроме традиции.
Для меня невозможно отвергнуть экзистенциализм, хотя возможно отвергнуть тот или иной экзистенциалистский поступок. Экзистенциализм — это не философия, а способ рассмотрения и использования других философий. Это теория относительности посреди теорий абсолютной истины.
Большинству людей доставляет удовольствие приспосабливаться и принадлежать; экзистенциализм явно не подходит для политической или общественной подрывной деятельности, поскольку он не способен на организованное догматическое сопротивление или его формулирование. Он способен только на сопротивление одного человека; на одно личное выражение взглядов; такое, как эта книга.
Глава 8. Одержимость деньгами
В куда большей степени, нежели философии, мы позволяем руководить своей жизнью навязчивым идеям. Нет сомнения, которая из них была великой движущей навязчивой идеей последних полутора сотен лет. Это — деньги.
Одним словом, наша одержимость деньгами, этим наиболее очевидным и вездесущим источником неравенства, а значит, несчастья, накладывает неизгладимый отпечаток на всю нашу жизнь и наше представление о ней.
Нашим временем правит не бытие, а обладание.
Судебный процесс над деньгами как единственным источником счастья начался в более богатых странах Запада; он будет проигран. Богач сам по себе невиновен. Но богатство и богачи, окруженные бедностью и бедняками, виновны.
Эта напряженность между полюсами бедности и богатства — одна из наиболее мощных в наших сообществах. Она настолько сильна, что многие бедняки скорее предпочтут бедность с шансом разбогатеть, чем нечто среднее между бедностью и богатством, но без малейших шансов на перемены.
Ничто так не разделяет, как богатство; и ничто так не уподобляет, как бедность.
Когда-то богачи думали, что они могут купить билет в рай; сегодня рай переместился в «здесь и теперь». Но богач не изменился; и его вера в то, что он все-таки может купить билет в рай на земле, похоже, оправдалась.
Америку и страны Западной Европы ненавидят, но им завидуют и… подражают. Бедная страна — это та же богатая страна, которая еще не разбогатела.
Самое ужасное в бедности даже не голод, а застой в развитии, который его обязательно сопровождает.
Для того чтобы делать деньги, вовсе не нужно обладать какими-либо благородными человеческими качествами.
… для большинства людей главное удовольствие состоит в том, чтобы тратить деньги.
Кошмар капиталистического общества — безработица; кошмаром общества кибернетического станет ее отсутствие.
Единственными людьми, способными заполнить бесконечный досуг без ущерба для общества, до сих пор были эрудиты, ученые и художники, люди разнообразных интересов. Единственная работа, которая никогда не кончится, это стремление к знаниям и их выражение.
… первая обязанность свободного досуга — научиться получать от него удовольствие.
Бедность — это противоположность, движущая нами сегодня; скоро ею станет невежество.
… возможность покупать вызывает такое же привыкание и столь же пагубна, как и героин.
Мы умираем, так и не получив всего вдоволь.
Глава 9. Новое образование
В настоящее время почти все наше образование ориентировано на решение двух задач: обеспечить благосостояние государству и средства к существованию — отдельному человеку.
Экономика не хочет, чтобы рабочие уделяли слишком много внимания целям общества, наслаждениям и фундаментальным вопросам природы существования; ей нужны не умные и независимые личности, а умные и покорные «винтики».
Все исторические беды можно объяснить недостатком школ. А нехватка школ в наше время — самая отчаянная за всю историю человечества.
Образование — самый жизненно важный из всех видов общественной деятельности, поэтому им наиболее активно злоупотребляет современная ему система власти — религиозная, как в Средние века, или политико-экономическая, как в последнюю сотню лет.
Первой практической трудностью при составлении всемирной образовательной программы для человечества безусловно служит национализм.
Национализм — это дешевый инстинкт и опасный инструмент.
В бедной стране патриотизм означает веру в то, что ваша страна могла бы стать самой лучшей, будь она богатой и сильной. В богатой — патриотизм означает веру в то, что ваша страна — наилучшая, потому что она богатая и сильная. Поэтому патриотизм превращается в желание получить то, что есть у других, или не дать другим получить то, что есть у вас.
Люди были единым целым в племени, в городе, в церкви, в политической партии. Но сейчас они превращаются в мир одиночек. Старые узы рвутся: узы национальности, общего языка, обрядов и истории. Это хорошо. Сейчас мы распадаемся, чтобы собраться в единственно стоящее объединение: единое человечество.
То, что государство или система считает хорошим учителем и что такое хороший учитель на самом деле — это всегда две разные вещи.
Каждому из нас необходимо как следует разбираться в основах фундаментальных наук и великой «оси» разума — научном методе.
Ученые обладают врожденной склонностью становиться рабами государства.
Искусство, даже в своих простейших формах, служит выражением истин, слишком сложных для того, чтобы наука могла их выразить подходящим образом. Это не означает, что наука в каком то смысле ниже искусства, просто у них разные цели и различное применение.
Искусство — это всегда нечто, находящееся за пределами возможностей науки.
… все великие ученые, в каком-то смысле, художники, а все великие художники, в каком-то смысле, ученые, потому что у них одна и та же человеческая цель — приблизиться к реальности, передать и символически изобразить ее, обобщить реальность и убедить в ней. Все серьезные ученые и художники хотят одного — истины, которую никому не понадобится изменять.
В любом хорошем образовании наука и искусство должны занимать равноправное положение.
Настоящий ученый никогда не станет отбрасывать, недооценивать искусство и снисходить к нему; я считаю это его наиболее определяющими чертами. Настоящий художник точно так же относится к науке.
Наилучшему искусству, равно как и наилучшей науке, присуща свобода.
Стихотворение, которое я пишу сегодня, завтра пишет меня. Я открываю научный закон; а потом этот закон открывает меня самого.
Наше чрезмерное уважение к молодым людям отчасти является пережитком тех времен, когда физическая энергия и сила, свойственные этому возрасту, имели огромную ценность для выживания, когда самым важным была способность убивать и бегать…
Зрелость — это не годы, а состояние познания самого себя.
Любовь я определяю как желание поддерживать отношения независимо от сексуального и в конечном счете любого другого наслаждения, которое они доставляют.
Именно этот безвозмездный дар, эта помощь без вознаграждения, этот излишек чистого добра служит отличительной чертой человека, а также истинной природы истинного брака.
В первую очередь, человек должен быть нужен не обществу, а самому себе.
Государство не случайно относится без особого восторга к открытию своего «я». Образовательная система организована государством таким образом, чтобы продлить жизнь самого государства; а открытие своего «я» — это зачастую также открытие того, чем государство является на самом деле.
Все наши нынешние образовательные системы военизированы. Их цель — создать слуг или солдат, которые будут беспрекословно подчиняться и признавать свое обучение наилучшим из возможных.
Обычное организационное поведение, известное как «лизание» пяток или задницы, — яркий пример подчиненной роли.
Понимание того, какую роль играют подчинение и господство в нашей жизни <…> — вот основа учебного персонального анализа для каждого студента.
В конечном счете средства — все, цель — ничто. Все, что мы называем бессмертным, смертно. То, что может сделать ядерная катастрофа, непременно сделает время. Поэтому живите сейчас и учите этому.
Тайна не в начале и не в конце, она — в настоящем. Не было никакого начала, и не будет никакого конца.
Глава 10. Значение искусства
Под искусством я понимаю все виды искусства <…> — все, чем можно наслаждаться в отсутствие художника.
Мы входим в ноосферу путем творчества, и тем самым утверждаем ее, или путем переживания, и тем самым существуем в ней.
Разумеется, ноосфера в равной степени создается великими научными достижениями.
Одни произведения искусства уцелеют, вероятно, потому, что будущее сможет использовать их в качестве свидетельства против эпохи, породившей их; другие — в качестве свидетельства в ее пользу. Официальное искусство нуждается только в произведениях второго рода.
… есть два вида произведений искусства: те, которыми мы восхищаемся и которым, возможно, завидуем, потому что они переживут нас, и те, которые нам нравятся и которые мы, возможно, жалеем, потому что они нас не переживут.
Как в творце, так и в зрителе, искусство — это попытка преодолеть время.
Тюрьма разрушает личность; а именно этого художник боится сейчас больше всего.
… все искусство, выражающее внутренние переживания художника, становится замаскированной формой автопортрета.
Одно из глубочайших наслаждений, доставляемых трагедией, состоит как раз в том, что мы можем ее пережить; трагедия могла бы произойти с нами, но этого не случилось. Мы не просто сопереживаем трагедии; мы в результате остаемся в живых.
Искусству все чаще приходится выражать мысли и чувства ненаучной интеллектуальной элиты всего мира; оно существует для верхушки пирамиды, для горстки образованных.
Подлинная первичная функция искусства состоит не в том, чтобы исправлять изъяны и недостатки общества, служить солью для пресных блюд; а в том, чтобы вместе с наукой занимать центральное положение в человеческом существовании.
Все великие искусства равны <…>, подобно людям, они имеют все основания пользоваться равноправием в обществе. Самое необходимое и ценное из них — литература, и в частности, поэзия. Далее под «поэзией» я понимаю все, что выражено словами в незабываемой форме.
Быть человеком — значит хотеть сделать, узнать, почувствовать и понять множество вещей за короткий промежуток времени; любой способ, делающий это познание, чувствование и понимание доступнее большинству людей, оправдан.
… наши поэты — это последний рубеж обороны.
Берегите поэта; когда-то казалось, что бескрылых гагарок так много, пока не погибла последняя из них.
Глава 11. Аристос в человеке
Надеюсь, теперь понятно, что, как я полагаю, нам необходимо принять, какие жертвы и изменения совершить, чтобы достичь Аристоса — наилучшего для нашей ситуации в данное время. Но слово aristos употребляется также в качестве прилагательного, и его можно применить к отдельному человеку. Что может быть сказано об идеальном человеке, который достиг этой наилучшей ситуации?
В первую очередь, мы не можем ожидать от него, что он всегда будет оставаться aristos'ом. Все мы иногда становимся Массой. Но он будет избегать членства. Не может быть такой организации, страны, класса, церкви или политической партии, к которым он полностью принадлежал. Ему не нужна униформа и символы; его униформа — это его идеи, а его символы — это его поступки, поскольку он, прежде всего, пытается быть свободной силой в мире сил связанных.
Он знает, что разница между собой и Массой — это не разница в происхождении, богатстве, власти или таланте. Она может основываться только на разумном осуществлении добра.
Он знает из истории, что любое объединение избранных вынуждено прибегать к плохим средствам ради хороших целей; после этого они перестают быть объединением избранных и становятся обычными олигархами.
Он знает, что Масса похожа на публику, зачарованную фокусником. На первый взгляд, Масса может служить лишь материалом для его фокусов, однако он знает, что подлинное предназначение человека — самому стать магом.
И знает он обо всем этом потому, что он сам — один из Массы.
Принять ограниченность своей свободы, принять собственную изоляцию, принять эту ответственность и изучить свои личные способности, а затем с их помощью сделать целое человечнее — вот наилучшее для данной ситуации.
Приложение
Изначальный толчок к написанию этих заметок и многим из содержащихся в них идеям дал Гераклит. Он жил в Эфесе, в Малой Азии, за пять веков до рождества Христова. Это достоверные сведения; все остальное — более или менее правдоподобная легенда. Говорят, что он происходил из правящей семьи, но отказался от власти; что посещал лучшие школы, но называл себя самоучкой; что он предпочитал играть с детьми и бродить по горам, вместо того, чтобы слушать завуалированные банальности своих выдающихся современников; что Дарий приглашал его к своему двору, он отказался; что он любил загадки и был прозван «Темным», что он ненавидел народные массы своего времени и умер в нищете. Все, что осталось от его учения, можно напечатать на десятке страниц. Ниже изложены основные фрагменты его учения: некоторые из них — оригинальные, другие — вычленены из свода Гиппократа.
Джон Фаулз
Гераклит — изречения (дайджест)
Этот мир, который одинаков для всех, не сотворен ни богом, ни человеком.
Если бы не было несправедливости, люди не знали бы, что такое справедливость.
Единственная мудрость — хотеть и одновременно не хотеть, чтобы тебя называли Богом.
Если люди получат все, чего они хотят, лучше не будет.
Масса поворачивается спиной к тому, что ее касается больше всего.
Авторитетный человек знает только то, в чем он авторитетен, и ничего больше.
Большие познания не учат пониманию.
Масса не умеет ни слушать, ни говорить.
Масса обращается с молитвой к идолам так же, как могла бы обращаться к домам.
Масса не понимает ни богов, ни философов.
Масса неверно истолковывает события своей жизни; она узнает о вещах; и после этого думает, что знает их.
Даже ослы знают, что солома лучше золота.
Золотоискатели много копают, да мало находят.
Проверка утверждения и изначальное его формулирование требуют одинакового ума.
Дельфийский оракул ничего не скрывает и не утверждает, но подает знаки.
Собаки тоже лают на незнакомого человека.
Если вы не ожидаете чего либо, то вам и не дано будет узнать неожиданное.
Дорога вверх и дорога вниз — это одна и та же дорога.
То, чего нет, не может возникнуть. Откуда оно возникнет?
Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Иногда и куча сора, рассыпанная наудачу, может дать нечто прекрасное.
Не делайте поспешных заключений в важнейших делах.
Даже прекраснейшая из обезьян безобразна.
Я предпочитаю то, что можно увидеть, услышать и изучить.
Звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, обращаясь друг с другом, становятся дикими.
Скрытая гармония лучше явной.
Неразумный человек способен увлечься любым учением.
Послесловие
Достойно ли совершенство слезы философа?
… одна из легенд о древнегреческом философе Гераклите гласит, что, появляясь среди людей и видя, как плохо устроена их жизнь, философ каждый раз плакал…
Согласно одной из легенд, с книгой Гераклита однажды попытался познакомиться Сократ.
Свои впечатления он сформулировал приблизительно так: «То, что я понял — прекрасно, то, чего не понял, по-видимому, еще прекраснее».
Гераклит вообще не жаловал окружающих, которых частенько поругивал, не стесняясь в выражениях. Особенно доставалось Пифагору, которого Гераклит называл «предводителем мошенников»…
Справедливости ради отметим, что личный вклад Пифагора в развитие науки и философии действительно определить трудно. Его собственных сочинений не обнаружено, а в пифагорейской школе существовала традиция — приписывать все достижения школы ее основоположнику.
Многих задевал подчеркнутый духовный аристократизм Гераклита, его неуважение к толпе и ее мнениям…
В 1999 году университет в Сарагосе воспользовался предоставленным ему правом выдвинуть номинанта на Нобелевскую лекцию по литературе и назвал имя Джона Фаулза. Премия была присуждена Гюнтеру Грассу. Увы, мир по-прежнему все еще очень далек от совершенства.
Нравственные и юридические нормы редко совпадают в оценке людей и поступков, и переломить эту тенденцию пока не удалось никому.
Как-то в интервью Фаулз обмолвился, что свой дом и заботливо ухоженный сад он собирается завещать местному колледжу или какому-нибудь другому полезному учреждению. «Мне хочется вернуть миру то, что мне было дано им; я ощущаю себя в глубоком долгу перед всем окружающим».
(Дайджест статьи Вадима Татаринова)
Играем Фаулза
Фаулз опубликовал «Аристоса» в 1964 г. Русский перевод этой книги появился в 2002 году. Почти полвека — это достаточный срок для того, чтобы отличить коньюктурное произведение от произведения непреходящей ценности. Мысль Фаулза отталкивалась от идей Гераклита, сформулированных ещё два с половиной тысячелетия назад. Это, кстати, то же самое время, когда творил Конфуций. Идея об истинном лидере, аристосе, в человеческом обществе в случае неживой материи имеет ясное толкование в статистической физике — это хвост Максвелловского распределения, в котором находятся частицы, имеющие достаточную кинетическую энергию, чтобы преодолевать различные энергетические барьеры. В человеческом обществе, кроме энергии духа, энергии знания, энергии творчества — у аристоса есть еще и целый ряд моральных обязательств перед обществом. Но общество никогда не бывает достаточно совершенным для того, чтобы сразу откликнуться на мысли гения. Есть инерция общественной мысли и общественного устройства. Каков же наилучший выход из положения? Теорема Фаулза гласит:
«Принять ограниченность своей свободы, принять собственную изоляцию, принять эту ответственность и изучить свои личные способности, а затем с их помощью сделать целое человечнее — вот наилучшее для данной ситуации».
Книга посвящена доказательству этой теоремы. Конечно же, чтобы глубже понять мысль Фаулза лучше прочесть всю книгу целиком (в русском варианте — это 430 страниц). Но в том то и сила красивой идеи, что она подобна голограмме, даже маленький ее фрагмент, способен передать картину в целом. Кстати, единственное сочинение Гераклита «О природе» дошло до нас лишь в 130 отрывках, что тем не менее позволяло Сократу, Аристотелю, Плутарху и более поздним авторам, включая Джона Фаулза, восхищаться интеллектуальной мощью греческого классика. Мне пришла в голову идея, что творчество Фаулза тоже можно подать «в осколках» и этого будет достаточно для того, чтобы оценить замысел в целом. Мне глубоко импонирует мысль Фаулза о единстве науки и искусства в аристосе, так же, как и то, что Диоген Лаэртский называл творчество Гераклита «поэмой». Наверное, этот дайджест тоже стоило бы назвать «Строчки из поэмы».
Борис Лукьянчук
У физика-теоретика Бориса Лукьянчука есть персональный (научный) англоязычный сайт и авторская страница литературного творчества в нашем журнале с перечнем всех публикаций (Мария Ольшанская)
