Александр Любинский
Путешествие в незнаемое
(Поэзия Италии ХХ века)
В этой подборке представлены стихотворения пяти выдающихся итальянских поэтов прошлого века. Двое из них – Эудженио Монтале и Сальваторе Квасимодо – лауреаты Нобелевской премии по литературе.
Для меня переводы всегда – путешествие в незнаемое: новые миры, новые образы, светотени, запахи… И, конечно же, сами люди, неизменные в своих страстях, но увиденные, подчас, с новой, неожиданной точки зрения. Я отбирал стихи, особенно понравившиеся мне. А потом обнаружил, что почти все так или иначе связаны с морем. Они солоновато-терпки, словно пронизаны морским ветром, и светлая дымка Средиземноморья окутывает их.
БАРТОЛО КАТТАФИ
1922–1979
Письмо
Прибывшее с утренней почтой, полное ужаса и любви, почти невесомое. И всё это скрывает белизна, бесконечный прямоугольник мира с зеленой маркой, зелёной почкой будущих вёсен, тёмным зрачком хаоса, непостижимым и тихим глазом циклопа.
Архипелаги
Май, ранним утром разум обращается на себя как чистая призма, слегка ошеломлённая светом. С потолка спускается гирлянда мух, переливчато-чёрных, игривых, улетает прочь, садится на большую голубую карту, и снова улетает, жужжа, покидает маленькие острова, пожалуй, архипелаги Африки или Азии. А между тем по небу разматывается всё больше печальный флаг света. Ближе к вечеру ноготь соскабливает острова, лишние образы, и карта снова пуста.
Ангел-хранитель
В борделе в Тунисе едва я вошёл, они спросили, не матрос ли я. Я сказал «нет», но я уже был рядом. А тот, кто приходит сюда, берет с собой всё, включая жар. Зашептались трое: француженка-северянка из Лилля, итальянка и третья, смугленькая из Орана, лучше всех. Ты болен, у тебя жар, сказала мне итальянка. Я спросил, какого чёрта она предположила такое. Она сказала, что это видно по моей коже, красным глазам, всему моему виду. Я ответил ей, откуда ты знаешь, что у меня внутри, оставь меня. Она коснулась своей ладонью моей щеки. Как вспышка жар подскочил на десять десятых. Беги отсюда, сказала, я думаю о твоём здоровье. Я твой ангел-хранитель. Спасибо, сказал я, но никто не просил тебя заботиться о моём здоровье. Только не делай хуже. И я ушел с Хедиджьей, девушкой из Орана. Из белой, какой она была, она стала красной и снова спрятала тяжёлые груди под платье. Сказала мне вслед: ты роешь себе могилу собственными руками.
Острова
Возникают твои острова, восстают один за другим или озаряются мгновенно. Остро очерченный абрис, архипелаг. Твоя земля открыта туманам и солнцу, стоит ни на чём, боится дышать, ведь сколько жизни прошло, сколько минуло моря.
История
Где Древняя Греция с драхмами, звучными словно море Гомера? Я ничего не знаю об этом, я кручу телефонный диск, я иду, когда мне велит сигнал светофора, я сражаюсь с голодом, цветы замечательны, трупы и женщины любят их, но с мокрой от пота ладони что-то безжалостно срезано. Пожалуй, у меня есть душа, она может взлетать даже выше телеграфных столбов как серый воробышек, обычная птичка.
ДЖУЗЕППЕ УНГАРЕТТИ
1888–1970
* * *
Когда ночь на исходе, совсем чуть-чуть до весны и редки прохожие, над Парижем густеет едва угадываемая тень плача. У моста я различаю бесконечную тишину худенькой девушки. Наша слабость пульсирует в нас, и мы остаёмся унесёнными прочь.
САЛЬВАТОРЕ КВАЗИМОДО
1901–1968
* * *
Хочу твоих чистых рук в полумраке свечи. Они пахнут дубовой рощей и розами, пахнут смертью. Древняя зима. Птицы искали свой корм и вдруг погребены под снегом. Такие слова: немного солнца, ангельское блаженство, а позже – дымка. И деревья, и мы, сотканные из воздуха в это утро.
ДИНО КАМПАНА
1885–1932
Генуэзка
Ты принесла мне немного водорослей в волосах, и дыханье солёного ветра, налетевшего издалёка, осталось в твоём бронзовом теле. О, божественная простота твоих чистых объятий: не любовь, не внезапное беспокойство. Скорее, тень судьбы, путешествующей по душе, в радость – растопившей её. Ты тиха в своём чуде, и тёплый ветер может нести тебя сквозь бесконечность. Сколь мал и лёгок мир в твоих ладонях!
ЭУДЖЕНИО МОНТАЛЕ
1896–1981
* * *
Лентяйничать в полдень блеклый абстрактный возле тёплой нагретой стены под перекличку дроздов, шебуршание змей средь листвы и колючек, разглядывать красных муравьёв в земных расщелинах – строящихся в колонны, распадающихся, снова ползущих вверх к своим миниатюрным скирдам, прислушиваться сквозь листву к далёкой пульсации моря, пока стрекотанье цикад накатывает из пустоты. И когда возвращаешься под ослепительным солнцем, почувствовать вдруг с изумлением и печалью, как вся эта жизнь и вся её боль – за высокой непроходимой стеной с осколками стекла, разбросанными по вершине.
Средиземное море
Ты, древнее, я пьян от твоих голосов, восходящих из глубины, чистых как колокола, опадающих, разбивающихся. Пристанище моих далёких лет, там, где солнце раскалено и тучи москитов выпивают воздух. Как и тогда, я смиряюсь рядом с тобой, но уже недостоин грозного твоего дыханья. Ты первым поведал мне, что именно ты дал импульс крошечному бурлению моего сердца; и всё же в глубине моего бытия властвует твой опасный закон: быть многоликим, обширным, но остаться в границах. И так же освободиться от всей своей мерзости как делаешь ты, когда накатываешь на берег среди остатков гнили, тины, морских звёзд – бесполезного хлама твоей пустоты.
В оформлении публикации использована фотография «Венеция – Сан-Джорджио на рассвете (по мотивам Моне)».
Книги Александра Любинского изданы в России и в Израиле. На персональной странице автора — ссылки на опубликованное у нас в журнале.
Мария Ольшанская