Владимир Захаров
Февраль в Аризоне
(новые стихи)
Cкупой рыцарь
Вот оно, Богатство мое неразменное, Русский язык… Спущусь в подвал, Крышки сундуков подыму, Свечи все запалю — Праздник себе устрою. Тынянов С его «Вазир-Мухтаром», Платонов, «Чевенгур», Бунин, Выбирай Хоть «Солнечный удар», хоть «Чистый понедельник», Бабель, «Смерть командира», Прочитал — И уже с начинкой. А вот Цветаевой стихи искрометные, О каждой строчке готов говорить. И я — скупой рыцарь? Никакой я не скупой рыцарь! Эй, Альбер, Иди-ка сюда! Возьми почитать Хоть «Капитанскую дочку»! Да некогда ему! Он «дейтрейдер».*)
*) Дейтрейдер играет на бирже, открывая и закрывая торговые сделки в течение одного дня, очень часто при помощи домашнего компьютера.
Койот
Памяти Лианы Фиббс,
которая койотов прикармливала,
не говоря уж про аризонских рысей.
Я — койот, я — Божий карат, Мало кто в мире мне рад, Я худ, неведомо, в чем душа, На моей шкуре парша. Я плачу ночью у разных стен, Но я не мистический феномен, Я гангрены реальнее, Ваша Честь, Mне тут оставляли прежде поесть. Все внезапно в жизни, все вдруг, И тебя допросят, любезный друг, «Не вы ль на койота смотрели вчера В инфракрасный прицел в три часа утра?» Отвечай: нет, не смотрел, ни-ни… Вверху небесные плыли огни, Внизу городские мерцали огни, Были чудные ночи и дивные дни!
К поэзии
Поэзия, Шлюха ты моя ненаглядная, С кого это Ты весь вечер глаз не сводишь? Ага, победитель в жизни сей, Два универсама в центре города, Но ведь плюгав, Накачан, как боевая мартышка, И слова сказать никому не дает. Каких героев ты раньше любила — Греки, троянцы, Гектор, Ахилл, Патрокл, Эней! И они любили тебя, А этот — не будет, Увы! Старушка ты моя, Легкомысленная.
Марат и Гильотина
Для Революции нужно
отрубить еще 260 тысяч голов.
(Из статьи Марата, Друга Народа)
После октябрьской революции Была мода Называть мальчиков Маратами. Почему девочек Не называли Гильотинами? А так легко представить: Классная руководительница — Строгая Гильотина Петровна, Первая красавица в классе — Томная, загадочная Гиля, Девчонка во дворе бегает — Гилька, Очень удобно дразнить: Гилька-килька, Гилька-килька! Мама Гильку любит, Но воспитывает: Гильотинка, Марш на кухню посуду мыть! На ночь укладывает: Спи, Гильотиночка ты моя.
Ванны
Назым Хикмет сказал: Нелегка жизнь чайки! Еще труднее жизнь Чугунной ванны, Летающей над морем. У нее такие маленькие крылышки! В дождь они намокают, Нужно прятаться в сухой док, А за простой не платят. Сравните — Чайка может нырнуть, Схватить рыбу, взлететь с криком, А ванна, Ежели хлебнет воды, — Непременно потонет. Чайки летают над морем для пропитания, А чугунные, Белые изнутри ванны — Для заработка, Их наняла Благотворительная компания, Они носят легонькие такие шелковые плакаты: «Не пей по утрам!» «Не делай необдуманного добра — пожалеешь!» «Не ходи с пустыми руками к блуднице!»
Говорит прачка
Земля грязна, земля немыта, И в зимний хлад, и в летний зной, К труду зовущее корыто Передо мной, передо мной. Тюки белья грузны и тленны, Тверда и нежна будь, рука, В корыте, словно хлопья пены, Беспомощные облака.
Февраль в Аризоне
Размер существа не имеет значения: Можно быть маленьким И очень храбрым. Вот колибри, Мы назвали его в честь нашего сына Алешей, Полностью завладел поилкой со сладким сиропом, Которую мы, неуклюжие великаны, На ветке для птиц повесили, Не дай бог, другой колибри приблизится, Тогда — дуэль двух вертолетов. Но сегодня из поилки мирно пьют двое, Стало быть, Наступила весна. А в Москве то оттепель, То неслыханные морозы, И наш Алеша, Весом в тридцать тысяч колибри, Борется с гололедом в автомобиле На Крымском мосту. А Крымский мост — Место мне не чуждое, Полвека назад, Когда автомобилей в Москве было еще мало, Я прошел по нему в феврале, Не замечая пронизывающего ветра, Повторяя про себя строчки Гейне Из его ранней книги «Юношеские страдания».
Чудо
Что — одно чудо! Нам нужно много чудес. Нам нужно, Чтобы каждый день воскрeсал Христос, Чтобы каждый день Аарон высекал фонтан холодной воды Из раскаленной скалы, Вот тогда в нашей жизни Что-нибудь И изменится.
Друг
Я нашел друга Среди облаков И очень этим горжусь. Вот сидим мы на тринадцатом этаже, Лес потемнел, гроза подступила, Ливень хлещет, молнии в окнах, Гром, птицы мечутся, А я говорю всей компании: Не бойтесь! Это мой друг выступает, Сегодня у него — первый сольный концерт, Нелегко ему было Этого добиться. Помните, вчера утром большой туман? Это он приходил ко мне на балкон советоваться, Мы с ним выбрали репертуар. Что же, я жизнь прожил, В делах людей разбираюсь, Неужели дела облаков не пойму!
Борис Лукьянчук
«Иль надо оказать сопротивленье?»
(размышления о поэзии Захарова)
Как говорил Шкловский, от литературы все ждут короткого ответа, как от солдата в строю. Тогда от поэзии — достаточно односложного восклицания! Захаров — рыцарь с открытым забралом. Мой друг, огорченный тяжбой Захарова с изобретателем вечного двигателя, написал мне, что Владимир Евгеньевич напрасно с этим клоуном борется, любой ученый понимает, что существование вечного двигателя противоречит основным законам природы, а на прохиндеев научная аргументация все равно не действует. В поддержку своего мнения друг процитировал знаменитое стихотворение Киплинга «If». Мне кажется, что он в особенности напирал на строчку, которая в переводе Маршака звучит, как
«И если ты своей владеешь страстью, А не тобою властвует она…»
Доля правды в словах друга есть, страсть таки над Захаровым довлеет… Мне случилось видеть рассвирепевшего Захарова, и слышать его реакцию на неумные и нехорошие слова собеседника об академике Колмогорове.
На письмо друга я, однако, ответил, что в случае Владимира Евгеньевича это не Кипплинговское if, а вечный Гамлетовский вопрос:
«… Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними?»
Мне кажется, что эти слова — «Иль надо оказать сопротивленье» — годятся как девиз для рыцарского герба Владимира Евгеньевича. Интересно, что Захаров, взрывной в повседневной жизни, превосходно контролирует страсть в своих поэтических строчках.
Разгадка этого парадокса содержится в стихотворении Владимира Соколова:
Машук оплыл — туман в округе, Остыли строки, стаял дым. А он молчал почти в испуге Перед спокойствием своим. В который раз стихотворенье По швам от страсти не рвалось. Он думал: это постаренье! А это зрелостью звалось. Так вновь сдавалось вдохновенье На милость разума его. Он думал: это охлажденье. А это было мастерство.
Академик Захаров — самый цитируемый российский ученый. Позиция его, как поэта, менее определенная. Мы ведь отвыкли слушать спокойный человеческий голос. Чтобы привлечь внимание, поэту необходимо сделать харакири или биться в истерике. А у Захарова излюбленным поэтическим углом зрения является позиция неприметного летописца. Описывает он, например, трудную жизнь чугунной ванны, летающей как чайка над морем. И произносит эта чугунная ванна сплошные банальности:
«Не пей по утрам!» «Не делай необдуманного добра — пожалеешь!» «Не ходи с пустыми руками к блуднице!»
Когда Назым Хикмет пишет про трудную жизнь чайки, сомнений нет — это поэзия. А когда Захаров говорит о летающей чугунной ванне, то я сразу вспоминаю великолепную Ирину Муравьеву в роли старой оконной форточки*). Черт знает что, но это трогает. Не в этом ли и состоит большой секрет поэзии?
*) Фильм «Артистка из Грибова»
Ранее мы публиковали цикл стихотворений Владимира Захарова «Мир иной» с послесловием Бориса Лукьянчука.
В нашем журнале можно прочитать также эссе «Весь мир — провинция» (эпос Владимира Захарова). Доктор физ-мат. наук, профессор Борис Лукьянчук рассказывает о Владимире Захарове, академике РАН, в прошлом — директоре Института теоретической физики имени Л.Д. Ландау. Владимир Захаров как физик и Владимир Захаров как поэт.
Мария Ольшанская
