Александра Болтасёва

Моё пространство

(Цикл стихотворений)



* * *

Цветаеву часто обвиняют в нелюбви к младшей дочери Ирине, которая умерла в младенчестве.


Не судите Марину за Ирину.
Дитя, заснувшее навеки, 
дарит миру Ангела.

Если у дочери Твои глаза, 
Значит, Я Тебя родила.
Если у дочери Мои глаза,
Значит, Я – Твоя дочь, 
рождённая Мной от Тебя.

Время-отметка рождения.
Смерти.
Пере-двинуты.
Пере-путаны.
Пере-мешаны.
Теорию относительности
Не пере-открыть.

Как пере-жить, 
если завтра случилось вчера?
Пере-пиши набело.
Пере-шли по почте.
Пере-веди на умерший язык.
Пере-веди меня через дорогу в школу.

Но Твоё время – из Моих секунд.
Мое пространство – из Твоих струн.

(Специалисты считают, что в среднем личное пространство
человека равняется не менее шестидесяти сантиметрам. 
А что говорит теория струн?)

У тебя – три меня и я. 
Мое личное пространство равняется твоим объятиям со знаком минус.
Струна натянулась – 
Пере-вернулась –
Как лента Мебиуса мое извне и твоё внутри имеют одну поверхность.

Ты-я-я-ты-я.
Как формула счастья.

Вне струн.
Вне времени.
Вне раскатов, тисков, рокота –
Вне головной боли.

А Марина разрывает сердце на исписанные страницы.
Мне бьет по вискам 
дробь от падающих слов.

Ирина, да спаси Марину в Вечности.

2017


Драгоценный металл

Для драгоценного металла самое главное,
чтобы он поддавался тиснению;
Для драгоценного камня самое главное, 
чтобы его добыли в зоне вне конфликта;
Для меня самое главное, 
чтобы мы не называли друг друга чужими именами
Во сне,
Наяву,
В спешке,
В слезах,
В суматохе,
В гневе,
В забытьи,
В боли…

Мой знакомый говорит,
Что после ухода от любимой жены,
Он выжил благодаря ежечасным сводкам новостей,
Под которые он четыреста сорок семь раз
переложил триста двадцать восемь гвоздей из одной коробки в другую.

Мне хочется заснуть под маленькими буквами
пододеяльника из Икеи,
который мы с тобой купили когда-то под Рождество.

Но буквы сложились в слова,
Так гулко,
Так глубоко,
Так о-ка-ме-не-ло,
Что их невозможно добыть ни на одном руднике
вне-конфликта,
вне-времени,
вне-дома,
вне-плана,
вне-плача.

«Моя жизнь съёжилась в коробках пожелтевшими листками 
университетских тетрадей, старых писем и дневников
с обратной стороны лекций по матанализу, мятой одеждой 
и жухлыми атласными лентами летнего платья, 
понурыми носами зелёных замшевых туфель,
купленных на втором курсе на свадьбу сестры, 
и выцветшим махровым халатом с меандровым рисунком, 
пояс которого выбился из коробки и теперь висит 
виноватым хвостом побитой собаки. 
Я сгребаю коробки, и все до одной летят в огромный мусорный бак,
который отзывается гулко и, как мне кажется, благодарно…»

Я начинаю с нуля.
С нити необработанных рубинов.
Или жемчужин, как ты их назвал,
Эти моменты,
Мгновения,
Минуты,
Ночи,
Дни,
Годы,
Написанные наклонными буквами на рождественских открытках.
Я нанизываю
Закаты,
Ракушки,
Пирог из ревеня,
Шёлковые платья,
Первый снег,
Улыбки,
Первая, вторая, третья, …
Одна тысяча двадцать вторая.
И опять первая –
Но эта уже не моя и не твоя,
А твоя-моя вместе.

Но рубины уже
Закованы в кольцо, которое отслеживает движение Солнца
Движением руки.
Валхалла.

«Я дарю дочери своё кольцо, подаренное бабушкой. 
Бабушкино кольцо сделано из золота, поэтому его всегда 
можно подогнать по размеру, – шепчет мне знакомая»

Я считаю до сорока семи тысяч пятидесяти трёх.
Я больше не плАчу.
ПлачУ кредитной картой страны, 
которой больше нет на карте.
Скупаю кольца всех размеров на случай, 
если мой металл окажется не драгоценным.

Copenhagen-London-Москва 2017


Адаптация

А если все время ходить с натянутой улыбкой, 
можно, в конце концов, рассмеяться от души? 
Ведь адаптационная медицина тренирует сердечную мышцу сауной, 
чтобы организм легче переносил инфекцию.

Геном любого растения намного длиннее, чем геном животного.
– Мне пришла в голову мысль, – говорит мой знакомый, – 
что это из-за того, что растения не могут двигаться и потому 
вынуждены адаптироваться к большему диапазону внешних условий, 
не имея возможности быстрой миграции.

Геном моей любви длиннее,
Чем нить самодельных бус
Из коричневой бумаги «под дерево».

(Знаешь, это единственная вещь, которую я храню, как память 
о бабушке. Каждая бусина – маленькая полоска коричневой бумаги, 
свернутая в тугую трубочку и покрытая бесцветным лаком для 
ногтей. Сорок три бусины, нанизанные на порыжевшую от времени 
грубую нить) 

Главное, что их можно обернуть вокруг твоего пальца 
Ровно 18 раз.
Буква «С.»

Генно-модифицирую отношения,
Без твоего одобрения
Вырезаю куски ДНК всех прежних,
Пусть и забытых,
Нежных,
Кромсаю
Разноцветными детскими ножницами для пластилина.
Имунно-модуляция любви
По взмаху волшебной палочки, свитой
Из серебристых нитей,
Бросаю
На твою подушку блестки в день Святого Валентина.

Учёные скоро смогут определять вероятность рака по крови.
А генетический маркер предательства по глазам. 

– Мой ген измен пропал эволюционно, – настаиваешь ты.
– Значит, наша любовь может считаться экологически чистой.

Без Дарвинизма,
Коммунизма,
Индивидуализма,
Эволюции,
Революции.
Я просто привыкаю 
Видеть в темноте,
Спать в чужом доме,
Улыбаться незнакомым знакомым,
Называть их моими героями.
Находить не-свои закладки в любимом томе.

– Знаешь, мне кажется, 
Что ты могла бы прожить счастливую жизнь с любым мужчиной, –
Грустно говоришь ты.

Я просто привыкаю к тому, 
Что в чужом городе идёт дождь,
Когда солнечно там, 
где меня нет, 
Потому что ген адаптации так схож
С геном веры,
Я просто привыкаю к тому, 
Что за окном так серо,
Что капли стучат по крыше
Не-знакомо,
Не-правильно,
Не-мокро.
Не-забудь-почистить-водостоки-вода-опять-бежит-прямо-по-оконному-стеклу.

Помнишь, как пела глухая девочка?
– Я научилась использовать мускульную память, визуальные
индикаторы, чувствовать такт босыми ногами, – говорит она, – 
а главное, доверять своему внутреннему ощущению нот.

Я научилась использовать память.
Просыпаюсь,
Улыбаюсь,
Читаю детям книги на чужом языке,
Хожу босиком,
Зимой налегке,
Ем по утрам немецкие мюсли (можно купить на Амазоне).

– Знаешь, когда я не могла ходить из-за своей болезни, мне все время снилось, 
что я бегу к тебе в туфлях на самых высоких каблуках.

Ниточка, снятая с твоего свитера, оказалась слишком коротка.
Но достаточно одного витка вокруг твоего пальца.
Буква «А.»

2017–2018


Необратимость

Почему новую жизнь начинают с понедельника?
Нажать кнопку Restart. 
Reset.
Reload.
Найти повод.
Очистить содержание памяти,
Избежав всяческих столкновений
Мыслей,
Записок,
Подаренных украшений,
Платьев,
Колечка с надписью «буду всегда тебя любить».
Загрузить 
предыдущую версию наших отношений.

Биологические процессы необратимы. 
Получаю ожог медузы
Так неожиданно и невыносимо,
Как будто проснулась от того, что меня позвал давно забытый голос.

(Знаешь, что медузы на побережье Израиля – 
это следствие экологической катастрофы?)

Четыре недели хожу со шрамом в виде параллельных полос, 
как двойной браслет на лодыжке. 
Хайфа. Понедельник.
Мне не спалось.
Видишь, наши линии судеб не расходятся.

Отформатировать диск с электронной почтой из прошлого.
Разгладить шрамы хирургическим путём.
Но какой у меня бардак во всём,
Снег на батарее не тает,
Слезы не высыхают,
Необратимо энтропия возрастает,
Даже если понедельник теперь начинается в воскресенье.

Очистить дом от лишнего.
Собрать мешки одежды и детских игрушек для Красного Креста.
Мысленно
Начать с чистого листа.
Но в бортовом журнале говорится о том, что гуманитарная помощь
оказывает плохое влияние на экономику отсталых стран.

Стереть содержание телефона.
Но я вижу 
с закрытыми глазами.
Фотографии 
Мои,
Твои,
Не мои,
Не с тобой,
Не наши,
Не-на-ви-жу 
твои не со мной.

«Я не перечитываю старые письма, но помню их содержание. Это все равно, 
что выкинуть ненавистные туфли и знать, что они валяются на чердаке»

В понедельник я по феншуй
Выброшу все секунды и минуты, которые отсчитывают чужие часы,
Твои часы на чужой руке,
Мои часы, когда рука в чужой руке.

Отдам одежду и мебель, 
Которую купили 
не вместе,
не себе,
Ты не мне,
Я не тебе,
Или всякие не те,
Или просто все забыли.

Отнесу в магазин книги, напечатанные типографиями
В городах, которых больше нет
В учебниках,
В путеводителях,
В телефонной книге,
Коробка на снегу оставляет след,
Так набита старыми книгами и фотографиями.

Перестану покупать платья, 
Которые тебе не нравятся.
Проветрю дом от 
Слов,
Музыки,
Слез,
Шагов,
Обид,
Праздников,
Запаха дождя,
Магнолии,
Камина и 
Кофейных зерен.

Обнулить. 
Собрать расширяющийся газ в одной половине сосуда.
Переписать набело.
Въехать в дом, где вся мебель ещё не-распаковано-новая.

Но в параллельной жизни 
Я храню 
старые вздохи, 
Из Арзака меню,
фотографии мамы в детстве,
коробки из-под китайского чая,
мое выпускное платье,
детские рисунки,
ракушки,
советский подстаканник,
серебряную ложку с датского блошиного рынка,
пионерский значок,
(«Осторожно, малыш, иголочка ранит»),
кору русской берёзы.

«Прости, я, все-таки, выброшу все старые фотографии и письма»

Но это в понедельник.
А сегодня Чикаго-Лондон,
И три чемодана моей энтропии.
Знаешь, хорошо, что есть обратный билет,
И дома ждет заказанная книга Мари Кондо
О том, как привести в порядок дом и личную жизнь.

2017


Вместо эпилога:

«– Помнишь моего старого знакомого А.? Он как-то сказал, что ввел дома жёсткое правило для своей жены: «Покупаешь одну вещь – одну вещь из шкафа выкидывай!»
– Ну тогда понятно, почему она с ним развелась.
– А Б. мне сказал, что 100 пар обуви для женщины не считается много. Одних сапог до колена должно быть не меньше 10. А у меня высоких сапог всего 9 пар…»


* * *

Золотой ключик с арабской вязью 
Приносит удачу водителю такси.
Он висит
Так радостно,
Так упоенно
Раскачивается,
Когда машина поворачивает,
В ожидании чуда там, 
Куда откроется дверь. 
Вот и отель.
Но ключ от номера,
Поверь, 
Больше не выглядит как ключ.

Ни капли волшебства в пластиковой карте с красными буквами Марриотт,
Которую ты мне протягиваешь
Так обычно,
Так буднично,
Как-то так.
Просто так.
Я хочу коснуться твоей руки, 
Но пальцы скользят по белому пластику,
Как по льду.
Лёд тает в моих руках,
Превращаясь в одну большую слезу
На карте Marriott.
Marry-or-not.

Ключ к твоей жизни слишком тяжёл.
Вся связка давит мне на шею.
Я опускаю голову так низко,
Что прошлое кажется будущим.
Я грею
Заледеневшие пальцы бокалом виски.

Ключ – это не ключ. 
Он не касается двери.
Ночь – это не ночь. 
Мы не закрыли шторы.
Сердце – без стука.
Дверь – без звука.
Шагов нет.

Утром я плохо выгляжу. 
А комната выглядит 
Так обычно,
Так буднично,
Так никак.
Как-то так.
Как будто она –
Одна из многих.
Да. 
Я.
Она.
Одна из многих.

Вытираю растаявший лёд –
Ночью ты опрокинул бокал на карту Марриотта.

Разве дождевые капли бывают солеными?
Таксист желает мне счастливого пути.
Выходя из машины, я понимаю, 
Что его золотой ключик тоже сделан из пластмассы.

2018, Бирмингем – Чикаго


* * *

В.

Слезы в глазах бывшего солдата спецназа из города Хайфа
Стоят больше, чем все, что мы с тобой заплатили за сказку с голливудским концом.
И три билета в Эдинбург.
«Знаешь, – говорит друг, 
– необязательно сразу писать набело.»

Но придумать счастливый конец 
так банально, 
так наивно,
как пишет рассказ о случайной встрече в кафе девятиклассница, 
подражая Франсуазе Саган,
выдыхая строчками Фицджеральда,
Которые ложатся на разлинованные страницы
Розовой тетради
Так аккуратно,
Так по-девичьи,
Так «на пятерку»,
Как я когда-то написала «До свидания» на ажурной салфетке в отеле города Грац,
Чтобы она выпала из твоего чемодана на другом конце Земли 
С нарисованной ромашкой вместо подписи.

Слова,
Мысли,
Улыбки,
Сны,
Прикосновения,
так упорядочены,
так между собой равны,
Как книги на полке обсессивного холостяка –
Без зазора,
Без загиба,
Без наклона,
Классифицированы по высоте, 
переплету,
тематике,
цветовой гамме,
авторам,
году издания.
Знаешь, в Дании 
люди строят планы на летний отпуск за десять месяцев вперёд.
Так за-ко-но-мерно,
Так примерно,
Без сора,
Без ссор,
Бес-спорно,
Благо-получно.
Без-звучно.
Как падает карточный домик.

На дне моей сумки старый томик
Цветаевой
Так потрепан,
Так сутул,
Пытается забыться,
Грезит книжной полкой,
Просыпается от касания,
Ёжится под обложкой,
Осунувшись от соли
высохших слез.
От воспоминания.
От боли.
До боли.

«Ах, вы слышали-такой-скандал-такая-Санта-Барбара-после-Шекспира.»

Наверное, я никогда не признаюсь, 
Как рвала книги, купленные не мною
На мятые страницы,
Полоски, клочки, куски,
На нитки из переплетов, 
Черновиками оригами 
Перечёркивая написанное,
Фанатично,
Яростно,
Они смотрят на меня рубцами,
Ранами,
Фразами,
Вырванными из контекста,
Как предсказания оракула.
Как это ужасно,
Бес-человечно,
Я вечно
Спотыкаюсь,
Глаза опухли, 
Как будто плакала,
Бегу,
Попадаю мимо,
Бросаю груды слов в огромный бак с надписью макулатура.
 
Но его глаза так глубоки,
так вечны,
Как пейзажи Мертвого моря,
Но Масада и Иерусалим будут потом,
А пока дождливый Бонн
И вырез на платье слишком глубок.
Как знак, платье мое дизайна Мадонны.
Пусть не той.
Но вера в глазах бездонна.
С неба льётся поток.
Пусть не была
Уверена сразу,
Что я – та,
Что нагота
Чиста.
 
Даю обет его глазам 
И ветхозаветному небу.
Концовку опять зачеркнут поезда – 
Мне нужно домой к обеду.

Листаю дни-черновики,
Комкаю концовки руками,
Как чужие книги,
Особенно те,
С надписями на разворотах,
Невидимыми чернилами,
Несуществующих дней рождения,
Они горбятся так 
Не-сгибаемо,
Не-сбываемо,
Не-читаемо,
Не-переносимо.
Но это конец
Не нашей картины.
(Теперь мы смотрим только ром-комы).

Я храню венчальные свечи,
С застывшими слезами 
Того, кто не верует в Бога.

… Наши дети рисуют кляксами,
Ладошками
Водят по ватману
Акварельными красками.
Я плачу 37 долларов за белую лакированную рамку и музейное стекло.

Тебе в подарок 
Панно из мятых бумажек,
Сухих листьев,
Вышитой бабочки,
Гипсовых отпечатков маленьких ножек,
Штрафа за неправильную парковку,
Пока мы дописывали концовку,
Не зная, что это только начало.

Как банально.
Черновики оказались бесценными.

Ein-Gedi - Lafayette - Toronto - London Февраль 2019

Послесловие от Бориса Лукьянчука

Где-то в начале двухтысячных у меня произошел следующий разговор с одним из знакомых.

– Будь я не математиком, а журналистом, я бы издавал газету «Гнев» со статьями о развале советской науки.

–То есть Вы хотите объявить во всеуслышание: Лазарь умер! Ну не знаю, я бы охотнее купил газету «Воскрешение». Кстати, а кто Вам сказал, что Лазарь умер?


Я познакомился с Александрой Болтасёвой (она же просто Сашенька) в январе 2007 года на конференции в Австрии, проходившей на горнолыжном курорте неподалеку от Инсбрука. Сашенька к этому времени защитила в Дании кандидатскую диссертацию и была в начале пути, в самом начале своей научной карьеры. У нее были хорошие учителя, выходцы из России. Исследования по плазмонике она начинала делать в Копенгагене под руководством замечательного ученого, профессора Божевольного. А на упомянутой выше конференции Сашенька представила свою первую совместную работу с профессором Шалаевым из университета Пардью. К 2010 году Сашенька опубликовала в лучших международных журналах 50 статей, которые цитировались больше 700 раз. Она получила престижную премию Дании для выдающихся молодых ученых (аналог премии Ленинского комсомола в бывшем СССР). В общем, она запомнилась мне как восходящая звезда. И я рад, что мое первое впечатление не оказалось обманчивым.


Недавно Мария Ольшанская в своем послесловии к моему интервью для «Литературной учебы» одобрительно отозвалась о моем поприще «начальника отдела кадров» нашего журнала. В 2010 году кто-то из моих друзей сказал Сашеньке, что я пишу стихи и веду страничку в интернет журнале. Сашенька прислала мне на просмотр свои стихи. В результате второго мая 2010 года на Черепахе появилась страничка с пятью стихотворениями о любви профессора из Дании Александры Болтасёвой, а также моя статья «Девушка и Любовь», представляющая молодого датского профессора. Сегодня я вижу большой прогресс Сашеньки не только как ученого, но и как поэта.



В оформлении публикации использованы фотографии украинской журналистки Мирославы Александровны Бердник, дочери писателя-фантаста Олеся Бердника.


На странице «Наши авторы» вы можете найти ссылки на ранее опубликованные стихи Александры Болтасёвой.

Мария Ольшанская