Мария Ольшанская

Сказание об отце Иоанне

Пролог

Впервые я услышала об этой давней истории более 40 лет назад…

А совсем недавно она поднялась из глубин моей памяти, превратившись из семейной легенды в трагическую быль. Итак, больше 40 лет назад на вступительных экзаменах в институт я познакомилась с одной девочкой. Забегая наперед, скажу, что мы проучились вместе все 5 лет, и живем рядом уже почти 35 лет. А тогда она жила с мамой и бабушкой в центре Харькова, в коммунальной квартире, в двух крошечных проходных комнатах. И народу проходило за день через эту квартиру видимо-невидимо. Мама поздно ее родила и готовилась к пенсии, когда мы познакомились. Рассказывала, что была так напугана событиями 30-х годов, что зареклась детей рожать, тем более, при некоторых нюансах биографии. Кстати, всю жизнь преподавала географию в школе. Умерла уже в горбачевские времена. А бабушка моей подруги, мама ее мамы, совсем старенькой мне казалась, хоть было ей, может, лет 75 тогда. Галина Николаевна (бабушка) к тому времени из своей комнаты и не выходила. А папа моей подруги умер за год до нашего с ней знакомства. Подруга о бабушке поначалу только смешное рассказывала — например, что та просила зятя на 8 марта или день рождения мыло ей дарить. И складывала подарки в коробки, ставила эти коробки под шкаф. Мы смеялись над этой слабостью и страхом перед дефицитом, пока сами не «въехали» в талоны конца 80-х, в том числе и на мыло. Вот тогда и пригодились подарки из-под шкафа. Не помню когда, но подружка моя проговорилась, что бабушка (тоже учительница) — жена священника, убитого, по ее словам, в период гражданской войны. Что осталась она одна с четырьмя детьми, потом как-то перебралась в Харьков. Один из ее сыновей в войну погиб, двое других осталось, да дочь — мать моей подруги. Оккупацию они пережили в Харькове — Галина Николаевна, вдова священника, так больше замуж и не выходившая, и ее дочь. Подробностей я уже не помню. Другим девочкам из нашей компании вроде бы рассказывали, что погибший дедушка врачом был, но я-то точно помнила, что священником. Больше 40 лет помнила…

А не так давно у моей подруги муж умер, тоже наш сокурсник. На поминки (40 дней) родня собралась, в том числе и двоюродная сестра моей подруги с сыном — дочь того из братьев, который на фронте погиб. Зашел разговор — кто какого роду-племени, кто и что знает о своих предках. И сказала та сестра двоюродная, что мало они знают о своих предках, потому что были такие моменты в биографии, которые не позволяли особо болтать, чтобы лишней беды не навлечь разговорами. Ну а я вернулась домой и подумала — они не знают, так, может, Интернет знает больше? И сразу же, поставив в контекст поиска имя бабушки моей подруги, нашла информацию. Да еще какую!


Село Скрипниково Воронежской области.
Скрипнянская основная общеобразовательная школа.

А на Главной странице ее сайта, в первом абзаце:

«После Великой Октябрьской революции в Скрипниково была одна начальная школа, в которой было два комплекта учащихся (1–3 класс, 2–4 класс). Заведующей и учительницей начальной школы до коллективизации работала Шовская Галина Николаевна.
В период коллективизации крестьянских хозяйств она выехала в город Харьков и продолжала там работать учительницей».


О том, что было дальше

В поисках информации я набирала все знакомые мне имена, в самых разных сочетаниях, но ничего не находила. Отчаявшись, просто набрала в строке словосочетание «убийство священника» и… попала на Портал Богослов.Ru, где была опубликована статья «Изучение генеалогии приходского духовенства саратовской епархии XIX — начала XX в.» И там, в комментариях к статье, прочитала вот это, написанное посетителем сайта по имени Юрий:

«Мария Шаховцова, жительница села Скрипниково Воронежской обл., поведала мне о казни комиcсарами священника о. Иоанна Васильевича Шлоцких. Его дети Сима, Аркадий, Борис.
Мария А. ухаживала за могилой этого священника, которая находится там же, в с. Скрипниково на кладбище, с самого начала и до последнего времени. С её же слов, всех его сыновей убило на войне».


Не та фамилия, но остальное именно то, что я ищу. Дедушку моей подруги звали Иван. Ее мама — Серафима (мы ее называли тетей Симой). Аркадий и Борис… дядя Боря и дядя Аркадий, я ведь сколько раз слышала эти имена, я знаю их детей — двоюродных сестер и брата моей подруги!

У меня дрожали от растерянности при виде неожиданной находки руки, но я оставила там свой комментарий, а заодно и адрес электронной почты. Комментарий Юрия был годичной давности, но вдруг… вдруг он еще раз зайдет…

«Уважаемый Юрий! Я близко знакома с семьей священника из Скрипниково. Дочь Симы, которую вы упомнили ниже, — Серафимы Ивановны Воскресенской (ныне покойной) — моя близкая подруга. Я пытаюсь разыскать в Интернете сведения об их семье.
Жену священника, учительницу Галину Николаевну, бабушку моей подруги, умершую много лет назад, я тоже неоднократно видела в доме Серафимы Ивановны.
Сыновья Борис и Аркадий не погибли. У них в Харькове родились дети, внуки и правнуки, которые живут сейчас в разных городах и даже странах.
Если у Вас есть возможность найти фото могилы отца Иоанна, это был бы лучший подарок потомкам в память об их погибшем предке».


А спустя несколько дней я получила от Юрия письмо по электронной почте:

«Здравствуйте Мария! У меня нет слов, чтобы выразить радость, которую я испытал, прочитав Ваш комментарий. Удивлён и восхищён! Спасибо Вам огромное и огромная благодарность, и не только от меня. Но не могли бы вы подробней описать их семью и судьбы? Я им не родственник, но считаю своим долгом сообщить им обо всём, что знаю о священнике. Возможно, этих данных хватит, чтобы предоставить их в комиссию по канонизации, ведь отец Иоанн пострадал за веру, а значит — новомученик. Сколько таких забытых могил и рассеянных людей по России. Давайте поможем им вместе.
Такая жуткая деталь: когда отца Иоанна несли уже мёртвого, в его застывших руках был пучок травы .Это мне рассказала та же его крестница Мария Шаховцова».


«Память давних тревог
на страницах старинных…»

Пучок травы в застывших пальцах будет потом. А пока вглядитесь в эти лица, не знающие своей судьбы. Его понесут домой — убитого прямо на дороге возле храма, а она… она до самой смерти будет твердить: «Мой муж был врачом, он утонул…» Взгляните на эти старые фотографии. Как же их прятали, судя по состоянию, может, и закапывали, но сохранили.

Юношеские снимки Ивана — может, это время учебы в гимназии? Выпускной класс? Так выглядела гимназическая форма — с воротником-стойкой. В руках молодого человека слева — папка. Может, в ней аттестат об окончании гимназии? По размеру вроде бы подходит.

Молодая женщина слева, в красивом платье — это Галина Николаевна, а рядом (справа) — кто это? Родственница, подруга? Пока мы этого не знаем. Судя по белой пелеринке — Институт благородных девиц? А Галина Николаевна закончила гимназию. Это не скрывалось.

Как же тяжело достались мне эти фотографии! Казалось, что их до сих пор прячут, их вычеркнули из памяти, чтобы не навлечь беду. Когда начались поиски следов отца Иоанна, Татьяна вспомнила, что видела фотографии бабушки в гимназическом платье (наверное, все же не в гимназическом) и деда. Что фотографию деда взяли киевские родственники и не вернули. «Ищи, Таня! Ищи! Делай, что хочешь — пиши, звони, но найди мне их!» Вначале нашлась копия снимка двух юношей, которую считали подлинником. Ее прислали из Киева.

«Таня, ищи… Я все понимаю — переезды, смерть бабушки, а потом мамы… Но не выбросили же вы фотографию и документы… Ищи, Таня…»

И однажды Татьяна принесла мне все фото, которые вы здесь видите. И дореволюционные подлинники, и те, что сохранились от мамы и ее братьев.

Кстати, кулон на платье Галины Николаевны — это подарок от администрации гимназии при выпуске за успехи в учебе. Бабушка рассказывала Тане, что он был весь усыпан изумрудами, но в тяжелые времена голода 30-х его пришлось обменять на еду.

«Таня, а когда умерла твоя бабушка?» — «В августе 1971-го» — «А сколько ей было лет?» (Спрашиваю в надежде, что иначе поставленный вопрос может вызвать что-то в памяти). — «Не знаю…» — «Как не знаешь, никто не говорил? Ведь все ее сыновья и твоя мама были живы». — «Не помню… Она осталась вдовой в 24 года» (Это уже заученный ответ). — «Таня, ищи свидетельство о смерти!»

Нашлось и свидетельство. Галина Николаевна Шовская родилась в 1892 году. Это уже результат, это меня устраивает. Я ведь знала, в каком возрасте девушки оканчивали гимназию до революции. Первый ребенок в 16 лет был даже тогда редкостью. Тем более что Галина Николаевна имела право учительствовать в младших классах, что требовало полного курса гимназии. Все сошлось! Выпуск в 1910 году, замужество (именно в 1910-м отец Иоанн начал свое служение, о чем будет позже), рождение дочери в 1911-м. Все сошлось!

В Скрипниково знали, кем был муж Галины Николаевны. Более того, через десятилетия, почти через век пронесли память о том страшном событии, не забыли его могилу. Что было делать 27-летней вдове? Работала… работала, пока не подросли дети, а потом уехала в Харьков, пережила с детьми и своей матерью голод 30-х и время репрессий. Выжила, скрывая правду о своем происхождении, о том, кем был на самом деле ее муж. В 1937-м ночью позвонили в дверь старшей замужней дочери Симы. Ее муж Сергей, инженер, растерялся, начал искать одежду. «Ладно, одевайтесь, мы сейчас зайдем». Так и не вернулись. Но завести ребенка супруги решились только после войны. Так родилась моя подруга Татьяна. Галина Николаевна проработала в начальных классах школы до 1958-го или 1959 года. Несколько раз они с Таней ездили в город Калач, в Воронежскую область, были совсем недалеко от Скрипниково. В Калаче жила подруга Галины Николаевны, Александра Витальевна — по детским воспоминаниям Татьяны, бабушка называла ее коллегой. Ни фамилии, ни возраста, ни обстоятельств знакомства — ничего не сохранилось в памяти моей подруги. Но она была незамужняя и бездетная. И тропинка эта ведет в никуда.

«Таня, — сказала я своей подруге, — я вычитала в Интернете, что фамилия «Шовские», возможно, имеет украинское происхождение». — «Откуда украинцы в Воронеже?» — «Это казачество. Они переселились туда во время царствования Екатерины II». — «Ой, а ведь бабушка рассказывала, что она даже немного ревновала деда, когда видела красивых казачек, которые стояли в очереди на прием к нему». (Легенда о деде-враче была неистребима). — «Не на прием, Таня! Скорее всего, на исповедь!» — «А, да, я не подумала…»

Немного исторического фона

«Фотографии потрясающие! Настоящее свидетельство эпохи», — написала я Юрию, раскрыв пакет. Действительно — какие чистые лица, каким покоем и верой исполнены они. Я рассматривала тиснение картона, вчитывалась в надписи, в названия салонов, изучала обратную сторону. Ни даты, ни надписи… Когда же они сделаны? Когда родился отец Иоанн? Фотографии ответа не давали. Я нашла замечательный сайт «Большой русский альбом» (Вся Россия в лицах и биографиях из семейных архивов), а в нем раздел о фотографах и салонах:

Воронежская губерния. Воронеж
Егунов Василий Алексеевич (Б.Дворянская, д. Яковлевой)
Шепелев М.И. (Б.Дворянская, д. Пуле, рядом с кондитерской Адлера)
Тираспольский Яков Львович (Одесса) — придворный фотограф Короля Датского, Их Императорских Высочеств Великих Князей Николая Николаевича (cтаршего), Владимира Александровича, Георгия Александровича, принца Александра Петровича Ольденбургского и Государя Наследника Цесаревича Николая Александровича (Б. Дворянская. На месте современного ЦУМа, как уверяют любители воронежской старины)


«Другой модной технической новинкой были фотографии. Запечатлеть себя для потомков можно было в студии фотографа В.А. Егунова, который работал на улице Александровской, в доме А.Г. Вермана № 4. В своем объявлении он пишет, что «удостоен Высочайших наград Их Императорских высочеств». И представляет «громадный выбор видов, жанров и типов. К услугам господ-туристов всегда готовая лаборатория», — писали о Царицыне (нынешнем Волгограде) 1914-го года. Это ведь по соседству.


Ничего не дали мне фотографии, кроме предположения, что будущие молодые супруги Шовские — уроженцы Воронежа. И не потому, что фотографировались на Большой Дворянской. Галина Николаевна никогда не упоминала, что она была пансионеркой в Воронежской женской гимназии. Рассказывала Татьяне, чему их там учили, а что жила там, не рассказывала.


«Нет ничего лучше Невского проспекта», — провозгласил в 1834 году Николай Васильевич Гоголь, и воронежцам сразу стало ясно, что в их городе писатель никогда не бывал. Потому что главная улица Воронежа — Большая Дворянская (в советские годы проспект Революции) — это как раз то место, куда «едва только взойдешь, как уже пахнет одним гулянием». Если девушка когда-нибудь жила в Воронеже, будьте уверены: ее любимой улицей была Большая Дворянская. В XVIII веке здесь совершали променад красавицы из аристократических семей, в XIX проносились в каретах дворянки, которых провожали завистливым взглядом веселые напомаженные купчихи, в XX по тротуарам проспекта уверенно шагали первые городские модницы…
Но главная жизнь Большой Дворянской всегда начиналась вечером. Витрины самых шикарных воронежских магазинов, тихие кафе и ресторанчики, уютные скверы и, конечно, самый знаменитый воронежский кинотеатр «Пролетарий» (который, впрочем, и до революции имел несколько экстравагантное наименование «Увечный воин») — всегда привлекали молодежь. Стоит ли удивляться, что чуть ли не половина воронежских супружеских пар познакомились именно на Большой Дворянской.
Большая Дворянская, имея протяженность всего около двух километров, остается главной магистралью Воронежа уже 230 лет. В конце XVIII века здесь появились дома первых лиц города — наместников, губернаторов, а также учреждения губернского значения. Рядом строили свои дома наиболее знаменитые и состоятельные люди города. Самыми роскошными по праву считались дворцы губернатора И.А. Потапова и графа Александра Воронцова».

Храм Михаила Архангела в селе Скрипниково (официальный год постройки 1912) входит в «Перечень объектов исторического и культурного наследия Воронежской области». Его фото до реставрации открывает нашу страницу. Говорят, что он уникален по своей архитектуре, и «в странах СНГ всего 2 подобных религиозных сооружения. По строению здание церкви напоминает храм Христа Спасителя в Москве. Четырехъярусная колокольня оформлена в византийском стиле, потолки храмовой части и трапезной расположены на одинаковой высоте». В 1917 году, после революции, храм был закрыт, колокола уничтожены». Кто автор проекта, мне узнать пока не удалось.

В настоящее время храм практически восстановлен, а 21 ноября 2009 года, в праздник Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных в нем состоялась первая Божественная литургия. Этот день является для храма Престольным, так как он был освящён в честь этого Архангела. Два года в храме по праздникам совершались молебны и панихиды, а главная служба церкви — Божественная литургия — не проводилась в связи с тем, что храм нуждался в реставрации и только теперь, когда была проведена часть восстановительных работ, стало возможно проведение этой службы.

В том же 1912 году в Скрипниково было закончено строительство начальной школы. Она строилась земством и содержалась на его средства.

Красный террор

С момента создания революционного Комитета в Воронеже, еще в условиях двоевластия, началось притеснение православных священнослужителей и благочестивых мирян. В декабре 1917 года в братских кельях Митрофановского Благовещенского монастыря было размещено общежитие увечных воинов.

Революционеры вооружили тех инвалидов, поддерживая советскую власть. Эта вооруженная дезорганизованная масса терроризировала насельников монастыря, неоднократно прерывало богослужения, врываясь в храм с оружием.

В условиях нарастающей вражды по отношению к Церкви священноначалие епархии приняло решение о проведении в городе Воронеже 8 февраля Крестного хода. Архиепископ Тихон (Никоноров) обратился с письменной просьбой в Воронежский исполнительный комитет о разрешении Крестного хода «дабы развеять и те неприятности, которые получились за последнее время». 2 февраля в центральных газетах был опубликован «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», который не только ознаменовал разрыв многовекового союза Церкви и государства, но и явился юридическим прикрытием для гонения на Церковь. «Никакие церковные религиозные общества, — говорилось в документе, — не имеют права владеть собственностью. Права юридического лица они не имеют». Декрет также запрещал религиозное воспитание и образование детей в школе. Крестным ходом и сугубыми молитвами ответило воронежское духовенство на этот декрет.

Большинство членов исполкома было против разрешения Крестного хода. Но «старшие товарищи» — руководители большевистской ячейки, приняли решение удовлетворить просьбу архиерея. От имени исполкома была выпущена листовка: «По городу распространяются слухи о том, что якобы большевики хотят запечатывать церкви, монастыри, мощи сдать в музей и запретить богослужение. Все это наглая ложь!.. Сегодня состоится Крестный ход. Никто не будет мешать молящимся, и не верьте тому, что мы запрещаем Крестный ход».

В грандиозном шествии 8 февраля участвовало несколько тысяч человек. Все городское духовенство, интеллигенция и учащиеся, рабочие и крестьяне окрестных сел.

Охрана «порядка» была поручена «боевой рабочей дружине», специально для этого вооруженной пулеметами. Командир дружины, член Исполкома Чернышов, выступавший против разрешения Крестного хода, взял на себя ответственность по его «ликвидации». Процессия, вышедшая с молитвенным пением, из Митрофановского монастыря, была встречена пулеметным огнем. На мостовой остались десятки убитых и раненых. Как вспоминал впоследствии Чернышов: «Я сделал распоряжение процессию ликвидировать. Солдаты разнесли толпу… Были убитые и раненые, в том и среди духовенства… несколько человек арестовано… В ту ночь по решению комитета мы расстреляли арестованных, в том числе и священнослужителей».

В день отпевания первых мучеников, по окончании литургии во всех храмах города было оглашено послание Святейшего Патриарха Тихона. Патриарх заклеймил «открытых и скрытых врагов Истины Христовой», поднявших руки на церковные Святыни и на служителей Божиих и предал их анафеме. Органами советской власти это послание было воспринято как «выражение явно контрреволюционного настроения Церкви». В ответ на начавшиеся репрессии православные люди теснее сплотились вокруг своих приходских батюшек. Городские и сельские храмы были переполнены молящимися, которые исповедовались и причащались, готовые в любую минуту принять смерть от ненавистников имени Божия.

Чтобы как-то сгладить агрессивный настрой новой власти, 5 ноября 1918 года в Благовещенском соборе Воронежа состоялось собрание монахов, городского духовенства и мирян посвященное обсуждению резолюции, в которой отмечалось, что «мы поддерживаем советскую власть в ее деяниях, согласных с учением Иисуса Христа, и мерами, не противоречащими христианскому учению».

Понятно, что такое решение носило чисто условный характер, ибо на тот момент в действиях большевиков нельзя было найти христианских мотивов.

Со второй половины 18 года во всех храмах епархии началось перепись церковного имущества, которое теперь значилась как, социалистическая собственность.

Так закончился для Воронежской епархии 1918 год. Год, исполненный страданий, заставивший впервые за многие века вспомнить о гонениях на христиан, и вместе с тем, давший имена новых исповедников, мучеников и подвижников благочестия.

Год 18-й стал только началом — страшным безумным диким, но все же только началом грядущих испытаний.

Преступным шагом органов советской власти в политике по отношению к Православной Церкви была широкомасштабная компания по ликвидации Святых мощей. Особый размах вскрытия приобрели в феврале-марте 1919 года. 28 января были вскрыты мощи Святителя Тихона Задонского. 3 февраля Святого Митрофана Воронежского.

Народное предание сохранило некоторые подробности глумления, учиненного над честными останками Святителя. 3 февраля 1919 года перед началом литургии в Благовещенский собор Митрофановского монастыря вошли руководители местной большевистской ячейки в сопровождении большой толпы красноармейцев и чекистов. Они объявили духовенству, братии монастыря и многочисленным богомольцам решение «трудового народа»: «покончить с поповскими баснями о святых мощах».

Красноармейцы оттеснили верующих от раки Святителя и вынули из нее кипарисовый гробик с мощами. Предложение владыки Тихона самому извлечь мощи было ими отвергнуто. Безбожники с насмешками стали сдергивать пелены и покровы со Святителя, полностью обнажив его. При этом народу показывались предметы, к мощам не относящиеся, специально принесенные большевиками для антирелигиозной пропаганды. Затем всеобщему обозрению было продемонстрированы поднятые на штыках святые мощи.

Монастырская братия, богомольцы плакали, не в силах пресечь беззаконие. Игумен Владимир успокаивал братию: «Великая милость Божия проявлена Святителю по истечении земной жизни претерпеть мученичество за Христа». Свершив надругательство, безбожники составили акт вскрытия. Честные останки Святого Митрофана были внесены ими в опись имущества собора как «социалистическая собственность» и оставлены в соборе.

С весны 1919 года по всей губернии прокатилась волна народного протеста против большевистских беззаконий. Все выступления против «совдепов» подавлялись самым жесточайшим образом, специальными карательными отрядами. Так 2 апреля в село Старую Ведугу прибыли пятьдесят «карателей». Перед этим они побывали в Фоминой Негочевке, где расстреляли 28 человек, и в Старой Ольшанке, где расстреляли пять человек. В Старой Ведуге по подозрению в неподчинении советской власти были расстреляны семь человек. В их числе Священник Иоанн Лукашевич. Во всех случаях духовенство называлось зачинщиками неповиновения. Так, когда в Бирюче были избиты члены ревкома, главным виновником произошедшего, большевики назвали местного священника. Вместе с ним были расстреляны еще 17 человек.

К октябрю месяцу большая часть губернии была занята войсками добровольческой армии. С 1 по 24 октября 1919 года в их руках был и губернский город.

В те дни, когда шли бои за обладание Воронежем, по приговору местной ЧК были расстреляны иеромонах и шесть монахов Митрофановского монастыря. Якобы за то, что служили молебен за победу белой армии. Народное предание сохранило свидетельство, что эти мученики были не расстреляны, а заживо сварены в кипящей смоле. Подобные изуверские приемы чекисты в то время использовали активно.

Следует отметить, что духовенство избегало прямой вовлеченности в происходящие события, понимая, что ничего не свершается без Божией воли, но и вместе с тем, не могло оставаться равнодушным зрителем происходящей трагедии. Потому обращались к властям со словами увещевания.

В этот период, когда белое движение находилось на вершине успехов, Святейший Патриарх Тихон в своем послании к архипастырям от 8 октября 1919 года писал: «… Памятуйте, отцы и братия, и канонические правила, и завет святого апостола: «блюдите себя от творящих распри и раздоры», уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, «повинуйтесь всякому человеческому начальству» в делах мирских (1 Петр.2, 13)».

Когда добровольческая армия вошла в город Воронеж, то в подвалах местной «чрезвычайной комиссии» было обнаружено много тел умученных священников и монахов. Все они подверглись изощренным изуверским пыткам. Так на теле оскальпированного священника Георгия Снесарева было насчитано 63 раны.

Спустя четыре недели город вновь оказался в руках большевиков. В Митрофановском монастыре, Тихвино-Ануфриевской церкви Воронежа, а еще раньше в Преображенском — Тихоновском монастыре Задонска были размещены концентрационные лагеря для «неблагонадежных лиц». Эти концлагеря существовали до 1922 года.

В Митрофановском концлагере принудительных работ было более тысячи заключенных. В основной массе это крестьяне, рабочие и священнослужители. Интеллигенции было немного, она всегда могла услужить властям. При концлагере действовала школа политграмоты. Заключенные «изучали» работы Каутского, Бебеля и других «специалистов» по «христианству и социализму».

Новое страшное надругательство революционные бандиты совершили на третий день Рождества Христова 1920 года. Во время Литургии группа красноармейцев вошла через царские врата в алтарь Благовещенского собора. Их главарь, закурив папиросу от лампады семисвечника, сел на Престол и объявил решение «пролетариев» — архиерей как монархист и пособник белогвардейцев должен быть ликвидирован. Тут же без особой «волокиты» они исполнили свое беззаконие. Повесили воронежского архиепископа Тихона (Никанорова) на царских вратах собора и в течение двух месяцев запрещали хоронить тело мученика. Только 2 марта 1920 года было совершено отпевание и погребение архиепископа Тихона его викариями епископом Владимиром Острогожским и епископом Модестом Новохоперским.

По разноречивым данным с 1918 по 1920 год в Воронежской епархии было умучено 160 священнослужителей.

Из статьи на сайте Воронежско-Борисоглебской Епархии

Шовские

Серафима Ивановна Шовская, по мужу Воскресенская (слева), родилась 11 августа 1911 года.

С.И. Воскресенская закончила Харьковский педагогический институт, всю жизнь проработав учителем географии в средних школах г. Харькова. Вышла замуж в 1932 году за С.С. Воскресенского, который также происходил из семьи священнослужителей в Орловской губернии. Немецкую оккупацию Серафима Ивановна, Галина Николаевна и ее тяжело больная мама пережили в Харькове, не имея возможности эвакуироваться. В течение 16 лет Серафима Ивановна была депутатом районного совета. Она умерла 8 февраля 1985 года. Дочь Татьяна живет в Харькове.

Аркадий Иванович Шовский родился 26 декабря 1912 года.

Закончил трудовую деятельность в должности заместителя директора одного из харьковских заводов. Умер много лет назад. Двое сыновей и дочь. Младший сын и дочь живут в Киеве. Старший сын умер в Харькове.

Борис Иванович Шовский (слева) родился 6 августа 1914 года
Юрий Иванович Шовский (справа) родился в 1916 году

Б.И. Шовский закончил Харьковский строительный институт. После службы в Красной Армии остался в ее рядах, много лет провел на Дальнем Востоке. В середине 50-х годов переехал с семьей в Севастополь. Был начальником строительства одного из военных объектов в Балаклаве. Ушел в отставку подполковником. Дальнейшему карьерному росту помешал отказ вступить в КПСС. Умер в декабре 1998 года. Две дочери.

Ю.И. Шовский работал конструктором в г. Харькове на заводе Медаппаратуры . Учился на вечернем отделении в Харьковском государственном университете им. Горького на физико-математическом отделении. Закончил 3 курса и был призван на войну 22 июля 1941 г. Погиб 14 июня 1942 г. Похоронен в селе Богодаровка, Шевченковского района, Харьковской области. Дочь Елена живет в Харькове.

А одна судьба с другой пересекается…

И видела ведь я эти «Воспоминания» Револьта Ивановича Пименова, видного диссидента, одного из основоположников правозащитного движения в СССР, доктора наук, математика и историка. Ничего не дало мне тогда название «Скрипниково», но вот как обернулось…

Мне Юрий еще одно интересное письмо написал — имя одно упомнил. Оказывается, я пропустила это сообщение на Портале Богослов.Ru, а оно нашего дела касалось:

«21.12.2010
Отец Иоанн Шовский служил в Михаило-Архангельской церкви села Скрипниково с 29.10.1910 до 1 сентября 1917 года с псаломщиком Феодосием Авсеневым. Метрических книг с 01.01.1918 не сохранилось.
Откуда он был переведен в Скрипниково? Когда и где он родился? Пантелемон П.Н.»

Набираю в строке поиска имя «Феодосий Авсенев» и… попадаю опять на страницу «Воспоминаний» Револьта Пименова, глава 2 «Мои предки»:

«Родственники Р.И. Пименова со стороны отца. Сидят. Слева направо: Дарья Андреевна Картавцева (младшая сестра бабушки), в замужестве Авсенева, ее муж, Феодосий Александрович…» (подпись под фото).

Вот это да! Читаю заново:

«Как-то раз ехал псаломщик церкви в селе Скрипниково Криушской волости Воронежской губернии (что рядом с Калачом) посвататься к хоперской казачке (Криуши почти на границе Донской области). Предварительная договоренность уже была достигнута, родители будущей невесты ждали его. Проехал он верст 70, решил отдохнуть в Усть-Бузулуцкой. И засмотрелся там на серьезную миловидную Дашу Картавцеву, вобравшую в себя всю красоту своей матери. Сам он тоже был парень не промах: статен, с пылким взглядом, черными усами, лихой повеселиться и поухаживать. Да еще возбужден был жениховским своим состоянием, предвкушением брачных уз. Словом, до плановой своей невесты Феодосий Александрович Авсенев не доехал, а увез с собою женой Дарью Андреевну, с которой прожил 60 лет в радости и в горе. У этих Авсеневых в Криушах, где Феодосий скоро стал священником по стопам своего отца, довольно часто гостевал племянник Иван. Будучи сама бездетна, тетка Дарья очень его полюбила. А когда я уже был в лагере, отец Феодосий воссылал молитвы во избавление меня из плена, а дабы уместно было православному священнику молиться за некрещеного с басурманским именем Револьт, он заочно окрестил меня и дал максимально близкое по святцам имя «Ревокат». Когда я освободился, Дарья подарила мне деньги и пальто».

Упоминаемая в тексте Дарья — одна из сестер бабушки Пименова по отцу, а Иван — отец будущего диссидента, племянник Дарьи. Дальше в «Воспоминаниях» много чего рассказывается о событиях того времени на земле Войска Донского, например, о 1919 годе:

«Иван решил перебраться в Усть-Бузулуцкую, где под кровлей престарелых дедов Андрея Сергеевича и Екатерины Ивановны Картавцевых стали собираться их дети и внуки… туда примчались из Скрипникова Авсеневы. Стоит задержаться на причинах их переезда. Будучи по местным понятиям человеком начитанным и знающим, Феодосий Авсенев направо и налево вещал, что «большевики — это монархисты». Сначала красные только грозились, веля заткнуться, но он не унимался. Раз вечерком «какие-то анархисты» вызвали на крыльцо и стали бить смертным боем. Кабы не случайно выглянувшая жена его Дарья, которой они почему-то смутились и от которой удрали, ухайдакали бы насмерть. Но после такой науки отец Феодосий счел необходимым смотаться под родственный кров в другое место».

Имя «Феодосия Авсенева» появляется опять в «Воспоминаниях» Пименова о собственной послевоенной юности:

«Помню, большой радостью выпал мне нежданный приезд незнакомого мне прежде Феодосия Александровича Авсенева. Он еще к началу тридцатых годов ушел из священников в бухгалтеры, но все же в середине тридцатых годов был выслан в Среднюю Азию. После 1943 года, когда стали восстанавливать декорации Православной Церкви, священников начали возвращать из тюрем, лагерей, ссылок, а особенно этот процесс усилился в связи с поместным собором церкви в 1945 году. Вот, кажется, зимой 1944/45 он и приехал, разузнал, что Ваня в Ростове, и отыскал его. Я его не знал, но крупный, с величественной бородой и очень чуткими манерами он сразу привлек мои симпатии. Едва уловив в его речи какие-то церковно-славянские словеса, я понесся декламировать только что пройденное в школе и выученное мною наизусть на славянском:
«Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы трудных повестей о пълку Игореве, Игоря Святъславлича! Начати же ся тъй песни по былинам сего времени…»
И так далее, пока всю песнь не выпалил. Ни Библии, ни Евангелий я еще не прочитал в ту пору и, видимо, полагал, что разницы нет: все на одном языке. Отец Феодосий внимательно и с видимым удовольствием слушал, выслушал, похвалил, задал кой-какие вопросы по существу, сам что-то сказал и мы, очень довольные друг другом, расстались. Но так как они с отцом выпили на радостях встречи, то мать воспрепятствовала дальнейшим появлениям Авсенева. Не помню, бывала ли у нас его жена Дарья Андреевна. Оба они поселились тоже в Нахичевани, но их адрес вместе с адресом Мариных у меня в записной книжке, что была изъята по обыску 1970 года…»

Семья Авсеневых — бабка Дарья, дед Феодосий Александрович. Новочеркасск, 1959 г.


Вот такое пересечение судеб. Напоследок об истории Новочеркасской Михаило-Архангельской церкви. В период 22.11.1948–15.02.1949 там служил Феодосий Авсенев. Скорее всего, это он — бывший псаломщик из Скрипниково, возможно, свидетель мученической смерти отца Иоанна. Напомню, детей у них с матушкой Дарьей не было, так что эта дорога, пожалуй, никуда не приведет.


* * *

Уважаемый Пантелемон П.Н.!

Благодаря Юрию, мы смогли получить много ценной информации, в том числе и от Вас, за что Вам огромное спасибо. К сожалению, у Татьяны — внучки отца Иоанна — очень обрывочные детские воспоминания, которые я выжимаю из нее по крохам, случайными вопросами, могущими оживить ее память.
Вот уже мы нашли свидетельство о смерти ее бабушки Галины Николаевны Шовской. Она родилась в 1892 году, а не в 1895, как думала Татьяна. Это ставит все на место. После окончания гимназии (вероятнее всего, в Воронеже), в 18 лет, она вышла замуж в том же 1910 году, когда отец Иоанн начал служение в Скрипниково. В 1911 году родилась их старшая дочь. Следовательно, можно предположить, что отец Иоанн окончил в 1910 году семинарию и начал служение, будучи женатым, как требуют каноны церкви. Его юношеские фото, которые видел Юрий, скорее всего гимназические — выпуск. Если добавить 5 лет (???) учебы в семинарии, то он окончил ее в возрасте 23 лет. Отсюда его год рождения — не позже 1887.
Я после Рождества дам ссылку на статью об отце Иоанне по сведениям, которые нам удалось собрать на это время, в надежде, что появятся дополнительные сведения. Статью я приурочила специально к Рождеству.

(Мария Ольшанская, cайт Богослов.ру, 5 января 2011г.)

«Когда и где он родился?»
Из семейного архива Елены Юрьевны Шовской

«И сказала та сестра двоюродная, что мало они знают о своих предках, потому что были такие моменты в биографии, которые не позволяли особо болтать, чтобы лишней беды не навлечь разговорами», — написала я в Прологе.

Двоюродная сестра моей подруги и есть Елена Юрьевна Шовская, единственная дочь младшего сына отца Иоанна, погибшего на фронтах войны. Прочитав на нашем сайте все, что удалось собрать о ее деде, она еще раз пересмотрела семейный архив и нашла этот обрывок блокнотного листа, который вы видите на фото.

«Решающую роль при поступлении в вуз играла классовая принадлежность абитуриента. Предпочтение отдавали членам партии и комсомольцам, представителям рабочего класса и беднейшего крестьянства. Классово чуждых элементов — детей кулаков и подкулачников, лишенцев, торговцев, духовенства, потомков эксплуататорских классов — к учебе не допускали. И только в 1936 году вышло Постановление ЦИК и СНК СССР от 30.12.1935 г. об отмене социальных ограничений при поступлении в вузы и техникумы. Но это не означало, что «охота на ведьм» прекратилась. В личном деле нужно было конкретно сообщать данные об отце — кулак, лишенец, раскулаченный, сосланный, осужденный» (из статьи в Интернете).

Даже после войны и смерти Сталина в анкетах при приеме на работу (можно посмотреть здесь) в графе «Родители» нужно было указать их сословие и происхождение, а также — владели ли они недвижимым имуществом, каким именно и где, и чем занимались до революции. Вячеслав — сводный брат Елены по матери (1945??? г.р.)

Тем не менее, с большой долей вероятности можно считать, что место и год рождения Ивана Васильевича Шовского в анкете указано правильно. Говорят, что в Острогожске Воронежской области сохранились архивы, в том числе, по рождениям и крещениям за нужный период, так что нужно искать дальше.

Послесловие

Я хочу выразить мою огромную благодарность священнику Юрию Юрьевичу Воронову из Волгоградской епархии, город Волжский, настоятелю храма Алексея Мечева (о. Зелёный).

Это тот самый Юрий, с которым мы познакомились на богословском сайте. Тогда я не знала, что он священник, и называла его просто по имени. Именно его удивительные находки вдохнули жизнь в эту трагическую историю, выведя ее из области семейных преданий. Без его участия я бы сама ничего не сделала. Отцу Юрию нелегко сейчас приходится на новом месте служения, но я надеюсь, что он все преодолеет, и Бог ему в этом поможет.


Вторую часть «Сказания об отце Иоанне» можно прочитать на этой странице, а третью часть — здесь.

Продолжает «Сказание об отце Иоанне» его внучатая племянница, Ирина из Новосибирска.

Мария Ольшанская