Мария Ольшанская

Горы, холмы, плодоносное древо и кедры…

Июль в Иерусалиме
часть 1

1

До того как я закрою за собой дверь квартиры — надолго, на целый месяц, остается пара часов. Я обязательно что-то забуду. А пока включён компьютер и открыто окно скайпа. Последняя ниточка, соединяющая прошлое с будущим. Или настоящее с будущим. Потом она оборвётся, мне придётся мысленно держать в руках её концы.

— Я обязательно что-то забуду!

— Не паникуй. Достань документы и покажи мне всё по порядку — всё, что ты положишь в сумку.

— Смотри, вот паспорт… кладу. Вот страховка. Вот конверт с деньгами, рядом. И приглашение — в другом конверте.

— Хорошо, успокойся, всё на месте. В сумке есть молния?

— Две молнии, и одна в плоской косметичке. Косметичку я упакую ещё в один пакет. Смотри, я всё кладу на дно сумки. Сверху фотоаппарат и мобильник. Остальное — в чемодане. Да, деньги на всякий случай. Вдруг меня не встретят в Киеве, вдруг автобус сломается и мне придется брать такси в Борисполь.

— Всё будет хорошо! Не забудь прислать СМС, отключайся и не паникуй.


Вот и всё, оборвалась ниточка, но я держу в руках её концы. Мысленно, потому что мои руки отключают кабели питания, прячут их в шкаф, а ноутбук — в сумку и между пледами в ящике. Дальше положишь — ближе найдёшь!

Осталось часа полтора до выхода. Тьму лет не ездила никуда надолго. Две тьмы лет никуда не летала.

Странно, детство провела на деревьях — с книгой в руке, до сих пор на любое влезу, а высоты боюсь. Высота являлась ко мне в страшных снах, в том числе, в виде самолётов, ожидающих взлёта. Как лететь буду?..

В последний раз прилетела домой из Ленинграда. Накануне был дождь с градом, и моя пятилетняя дочь, изумлённо глядя вверх, кричала: «Бабуня… бабуня… пуговицы с неба летят!» Это я время тяну воспоминаниями. Пора…

Перекрываю воду, газ, отключаю электричество. Запасные ключи — соседке, свои — в сумку. Пора… Выхожу. Чемодан тяжело переваливается на новой брусчатке. Ногами ходить по ней удобнее.

… Ира меня встретила у вагона. Седьмой час утра. Забрала у меня чемодан, Где-то там её машина — приткнулась между другими. Забросила чемодан в багажник. Времени ещё достаточно, и мы едем к ней домой. Дома все спят, и только две кошки бродят, настороженно поглядывая на раннюю гостью — старая и молодая. Скоро в моей жизни появится много кошек, но я об этом еще не знаю. Пока их две. Молодая, позавтракав, ушла в комнату Иркиной дочки — досыпать, а старая улеглась у меня под боком. Пьём с Иркой кофе, поглаживаю кошку, посматриваю на часы. «Успеем», — говорит Ирка. «Всяко может быть», — думаю я. Финальный матч ЕВРО—2012 именно сегодня. Как же я не досмотрела, что в Киеве, а не в Варшаве?

— Ира, давай выедем пораньше. Вдруг пробки, или объезжать придётся. Возвращаемся в машину, едем, вот и Борисполь. Паркуемся, вытаскиваем чемодан, идём в кафе пить кофе. Табло отсюда хорошо видно. И три рейса в Бен-Гурион. Один из них — мой. Но регистрации ещё нет. Кофе выпили, благо никому не мешаем. Ходим по очереди на разведку. Регистрация задерживается. Подошла компания религиозных — несколько мужчин разного возраста и мальчик. Все в кипах, один одет как ортодокс — в меховой шапке и чёрном сюртуке. Тоже смотрят на табло.

Повторяем заказ в кафе, но в это время высвечивается мой рейс. Отменяем заказ. Идем к стойкам. Пока Ирке можно быть рядом. И мне с ней спокойнее. За нами уже «знакомая» группа израильтян. О чем-то говорят. Ирка: «Понимаешь, что они говорят?» — «Только цифры слышу, слишком быстро для меня». Обидно, ведь казалось, что за несколько месяцев я что-то успела выучить. Прощаемся, мне нужно делать последний поворот, куда провожающим уже нельзя. Остаюсь одна. «Поехали!» (Теперь мне весело вспоминать, тогда — ни о чём не думалось). Иду вперёд «на автомате». Ничего запретного не везу. Всё металлическое — в чемодане. В руках только сумочка с документами, фотоаппаратом и мобильником. Подаю паспорт, билет, ставлю чемодан на транспортёрную ленту. Ура! В вес вписалась. Дают в руки какую-то бумажку: «Можете идти». Не успела испугаться. Поднимаюсь на второй этаж. Досмотр личных вещей и меня самой — еще пара минут. Можно спускаться и ждать посадки. Посадка задерживается. Вот он — финал ЕВРО. В окно вижу, что каждые две-три минуты приземляется очередной самолёт. А может, и всегда так было, не знаю. Наконец, объявляют посадку, попадаю в третью очередь на автобус. Показалось, что едем очень долго. Рядом со мной стоит женщина, едет к сыну и внуку. Русская. Забыла, как «бабушка» на иврите. Подсказываю — «сабта». У неё сомнение. Правильное. Конечно, «савта», но это я проверю позже, а стыдно до сих пор. (В закрытом слоге «б» читается как «в»).

Поднимаюсь в самолёт, ищу место. Оно в среднем ряду, с краю. Долго никого рядом со мной. Потом растерянно садятся мальчик и молодой мужчина из той же религиозной компании. Я готовилась к такому повороту, спрашивала, что мне делать в таком случае. Получила ответ, что ничего не нужно делать. На мне длинная светлая юбка и скромная черная кофточка с длинными рукавами. Подумав, надеваю сверху лёгкий пиджачок, взятый в самолёт на всякий случай, дополнительно прикрываю шею шарфиком. Или лучше прикрыть им голову? Мои размышления прерваны мужчинами. Правила есть правила, и они пересаживаются куда-то назад. Облегченно вздыхаю. Хотя фраза на иврите для такого случая у меня была готова — если бы мне самой пришлось садиться рядом. «Ани ехоля лашевет аль—яд?» Или даже «аль—ядхэм». «Я могу сидеть рядом с вами?» С женщинами было бы проще. Мы бы правил не нарушили.

Ну а пока нам читают правила поведения в салоне самолёта, просят отключить мобильные телефоны.

Пристёгиваемся. Самолёт начинает двигаться. Поёживаюсь. Спустя какое-то время останавливаемся. Ощущение — словно попали в выбоину, даже тряхнуло слегка. Стоим с полчаса на месте, ждём очереди на взлётную полосу. Наконец разрешение получено. Набираем скорость. Прислушиваюсь к ощущениям. Всё! Оторвались от земли, летим. Закладывает уши во время набора высоты и немеет затылок. Неужели и раньше так было? И в окно не посмотреть из среднего ряда. Это будет потом, когда разрешат отстегнуться.

Пока смотрю на соседей. Слева — молодая семья русскоговорящих израильтян с двумя детьми — мальчиком лет 10-12 и девочкой возраста моей дочери времен «пуговиц с неба». Папа сидит с сыном чуть впереди меня, а мама с дочкой почти на одном уровне со мной. Говорят по-русски, и вдруг — «Има, ма зэ?» «Мама, что это?» — девочка показывает на какую-то кнопку кресла. «Ура, заработало!» Первая фраза на иврите, которую я поняла!

Девочка легко переходит с одного языка на другой. Смотрю на неё, как на маленькое чудо. Летим быстро, на мониторе видно, где мы, с какой скоростью и на какой высоте. Ну, вот и Тель-Авив внизу. Даже иногда видно береговую линию. Самолёт начинает «проваливаться» вниз, мы дружно ахаем и смеёмся. Девочка то и дело поворачивается ко мне — видно, заметила что-то. Я ей разве что не подмигиваю — маленькому моему проводнику на Землю Обетованную. Наконец мы летим совсем низко, уже над полосой. «Последний дюйм». Касание. Дружные аплодисменты экипажу — благодарность за мягкую посадку.

2

«Если меня выпустят в Бен-Гурионе по ту сторону границы — упаду на землю от счастья, припаду к ней всем телом и не буду вставать», — причитала я дома, поглядывая на свой девственно чистый зарубежный паспорт, полученный за несколько месяцев до отъезда, загруженная под самую завязку стереотипами, почерпнутыми на русскоязычных израильских сайтах.

Что нужно говорить на пограничном контроле и что показывать в первую очередь, я знала, но до него ещё нужно было дойти.

Неукоснительное следование правилам сыграло со мной плохую шутку. Я сидела, привязавшись ремнем безопасности, пока не разрешили его отстегнуть. Прижимая единственную сумочку к себе, ждала разрешения подняться с места и следовать к выходу из самолёта. Я потеряла на этом массу времени. Потом шла по длинным переходам аэропорта, рядом с бегущей дорожкой, стараясь не потерять из виду запомнившихся пассажиров моего рейса. Да при этом еще поглядывала по сторонам — где же знаменитые кордоны Службы безопасности, чьи здесь глаза неотрывно следят, чтобы я не нарушила какое-нибудь правило?

Наконец, зал пограничного контроля, длинные очереди на регистрацию… куда же мне стать? И никого знакомого. Где тут окошки для иностранцев? Нахожу, пристраиваюсь в хвосте, пишу СМС («Я уже на пограничном контроле»), теряю время… Вот и моя очередь. Ура! Пограничник свободно владеет русским! Показываю билет и паспорт, отвечаю на вопросы. Наш разговор полностью укладывается в схему старого анекдота: «Вы меня ставите в тупик своими вопросами, а я вас поставлю в тупик своими ответами» и напоминает пинг-понг по правилам, известным только одному из двух играющих. Рассказав о своей семье, о том, кого я оставила на родине, об обстоятельствах знакомства с человеком, который меня пригласил в Израиль, не понимаю, в чём мне еще нужно признаться… теряю время. Я явственно вижу так и не выясненный до конца вопрос в глазах пограничника и отвечаю ему вопросом на вопрос в своих собственных глазах. Он просит показать приглашение. Достаю конверт. «А что вы собираетесь делать в Иерусалиме целых 4 недели?» (Я рассказала, что меня влечёт именно туда, минут… не помню даже сколько назад очень подробно). — «Я буду там гулять по местам, связанным с литературным творчеством моего друга». — «Хм… ну хорошо, я ставлю вам визу на месяц». Странно… я ничего не чувствую, ровным счётом ничего… вместо дикой радости — пропустили! выпустили! — глупая мысль о чемодане. Где его искать? Спрашиваю, мне показывают, куда идти.

Иду — ещё один кордон, ещё раз показываю паспорт и какую-то бумажку, вижу пустой зал и единственный (?!) конвейер, вокруг которого ходит пассажир из моего рейса. Но на конвейере ничего нет, а поднять голову и посмотреть на табло… до этого не додумываюсь. При этом теряю время, а из виду — последнее знакомое лицо. Остается круглая стойка посреди зала. Парень и девушка не знают русского, а я английского. Выручает словечко «давар» — вещь, но у этого слова несколько значений, а как сказать «чемодан», не могу вспомнить. «Дварим шели…» — и сокрушенно развожу руками. Они меня поняли! «Мизвада?» — «О, кэн, мизвада!» (чемодан). Оказывается, в зале много конвейеров для разных рейсов, и ребята нечаянно опять переходят на английский. Смотрю вопросительно. «Тэша!». О! Девять! Улыбаюсь, услышав знакомое слово — как если бы мне назвали номер карусели по—русски. На конвейере всего три чемодана, один из них мой. Но как выйти? Иду опять к стойке, складываю по дороге фразу — «Эйфо лалехет ла-хуц?». С улыбкой показывают, куда мне нужно выходить. Выхожу в одиночестве, рядом никого. Мои растерянные глаза встречают другую пару глаз — таких же растерянных и встревоженных. Ну, здравствуй, Земля обетованная! Припасть к тебе всем телом, как собиралась, у меня нет уже сил. Шалом! Я приехала!


Выходим на улицу, к остановке маршруток. «Вам куда?» (это шофёр спрашивает). Мой спутник говорит, что в Иерусалим. Можно садиться, места ещё есть. Отчаянно хочется курить, а ведь думала бросить. «Спроси его, у меня есть ещё время на сигарету?». Да, время есть, но только быстро. Я достаю сигарету, в это время подходит десятый пассажир. Водитель смотрит на меня с пониманием, он бы подождал, но нужно ехать. Прячу сигарету и зажигалку в сумку. Ладно, потом…

Наши места сзади, рядом улыбаются две девушки. Может, на одном самолёте летели?.. «Хорошо, если поедем по основной дороге. Новая тебе не понравится — она проходит по пустыне, а с двух сторон высокий забор. Было время, что стреляли, вот и огородили шоссе». Едем по основной, но я не смотрю в окно, рассказываю, что было, почему задержалась. В голове пусто.

Темнеет, впереди огни Иерусалима. Шофёр развозит пассажиров по домам, как здесь принято, по известному ему одному порядку. Вначале тех, кто живет подальше. Нас он привезёт в последнюю очередь — живём в центре. Сегодня финал ЕВРО—2012. Водитель сделал ставки, по дороге обсуждает по телефону подробности. Мы тоже хотим успеть к началу матча. Наконец все вышли, едем к нашему дому. Водитель говорит: «Пусть она сядет рядом со мной и покурит в окно» и тоже достает сигарету. Сажусь впереди на свободное кресло, благодарно улыбаюсь. Слушаю, о чём говорят мужчины. Говорят о футболе, об испанцах. Водитель болеет за Испанию, мы тоже. Вслушиваюсь в звучание ивритской речи, выхватываю отдельные слова. Спрашиваю, можно ли выбросить окурок за окно (несколько слов на иврите и красноречивый жест в сторону открытого окна). Водитель улыбается: «Можно! Пока не видят полицейские». Вот мы и приехали. Водитель на прощание дружелюбно берет меня за руку и улыбается. Он меня признал. Счастливое ощущение — я не чужая.

Выходим, прощальный взмах в сторону кабины, тропинка к подъезду, поднимаемся на свой этаж, заходим в квартиру, взгляд на часы — ффух… успели! Через несколько минут начало финала. Испания выиграла, но окончательный результат я узнаю утром. Сил у меня хватило только на первый тайм. Проваливаюсь в блаженный сон.

3

Шалом, Ерушалаим! Бокэр тов! Над моей головой — бесконечное синее небо Вечного города. И покачиваются две пальмы возле соседнего дома под утренним ветерком.

Как часто мне снился один и тот же сон — я приезжаю в город, куда меня влечёт неудержимо, начинается и заканчивается утро, скоро полдень, а я всё ещё в замкнутом пространстве стен. Наконец, выходим на улицу — йом тов, Ерушалаим! Доброго дня тебе!

Старый железнодорожный вокзал, знакомая по фото надпись под крышей — красивыми ивритскими буквами. Идём дальше, поворачиваем направо в сторону парка — где-то внизу Ямин Моше, исхоженный вдоль и поперёк теми, кто был там до меня.

«Названный в честь сэра Мозеса Монтефиори, Ямин Моше представляет собой небольшой, очень красивый квартал, обращенный к западной части Старого города. В этом живописном квартале, возникшем за пределами стен Старого города, около 130 домов; его строительство началось в 1891 году».

О Монтефиори можно прочитать хотя бы и в этой статье. А русскоязычный сайт botinok.co.il — просто россыпь самых разнообразных сведений об Израиле. Интересные блоги, множество фотографий, современная музыка… Читай — не хочу.

Ямин Моше описывать не буду — смотрите фото по первой ссылке. Я их посмотрела до отъезда, поэтому мы первым делом туда и пошли. Кстати, в Старый город я попала не сразу. Истёртые туристические маршруты меня мало интересовали — хотелось погрузиться в Иерусалим, пожить в нём обычной жизнью, побродить по улицам, выученным, казалось, наизусть по картам в Интернете и по книгам моего друга. Даже хронологии придерживаться не стану, не говоря уже — поверните направо… поверните налево… обратите внимание…

По дороге к Ямин Моше останавливаемся у фонтана — в нем плещутся арабские мальчишки, а их мамы с колясками, в которых посапывают младшие братья и сестренки, сидят поодаль, в тени деревьев. Арабы в еврейском Иерусалиме. Стоит, пожалуй, вернуться назад, к дому, к нашей улице, раз уж речь зашла об арабах. Они сидели у ограды — небольшая группа черноволосых загорелых мужчин, отдыхающих в свой рабочий перерыв. То ли прокладывали новую дорожку, то ли ремонтировали старую — мое первое уличное впечатление, прикрытое впоследствии множеством других. Арабы поглядывали на проходящих мимо. Видимо, для них я была лицом новым, и они мне дружелюбно улыбнулись. Обычные люди. Никакого напряжения не вызывают. Но вернемся к фонтану. Арабки безмятежно сторожили свое потомство, а в двух шагах от них сидела на траве группа, одетая в военную форму. Знаменитая армия Израиля, юноши и девушки — красивые, крепкие, разноликие. С ними проводил занятия кто-то старший по званию и положению. Вот такое необычное соседство. Фотографировать я их не стала — в голове вертелись правила.

Итак, арабы в еврейских кварталах Иерусалима. Несколько «моментальных снимков». Яффские ворота Старого города — такой себе языковый разноплеменной Вавилон. Русскоязычный гид ведет группу туристов: «Не отходите далеко! В Старом городе возможно всё! Вас здесь подстерегают неожиданности!» Меня неожиданности подстерегли на выходе, уже за стеной. Усаживаемся на скамейку, отдыхаем, пьем водичку. Из Яффских ворот выходит целый класс арабских детишек в сопровождении нескольких молоденьких учительниц или воспитательниц. Девушки одеты в длинные, темные, глухие платья, застегнутые под самую шею. На головах — традиционные арабские платки. Хохочут, переговариваются, поглядывают на малышей, сбивают их в плотную колонну. На детворе обычная одежда, как у всех детей в этом городе — за пределами религиозных кварталов.

Арабских мужчин трудно выделить из толпы, если они не на работе или не в традиционной одежде священников. Даже отсутствие кип ни о чем не говорит. Слишком много туристов в городе, глаза не успевают выхватить и проанализировать — кто перед тобой. С женщинами полегче — головы арабок повязаны платками. И ничего, что на молодых иногда — джинсы в обтяжку. Носить брюки им разрешено. В магазинчиках Агриппас и Яффо — множество арабских женщин разного возраста. Что-то рассматривают, примеряют, покупают… Забавная картинка на автобусной остановке — мирно соседствуют рядом, в ожидании автобуса, две пожилые арабки в традиционных платьях и платках и два пожилых еврея—отродокса — в шляпах и черных длинных сюртуках.

Если отрешиться от долгой истории взаимоотношений арабов и евреев, то в Иерусалиме всё выглядит очень благостно. Особенно в глазах человека, приехавшего сюда на месяц, со своей собственной «программой пребывания». Вот из-за стены Старого города поворачивает несколько человек, идущих на работу. Вот стайка девушек-студенток, им ни до кого нет дела. Везде вывески и указатели на трёх языках — иврит, арабский, английский.

Справа — Старый город, слева — улица Невиим. Идти нам далеко, усаживаемся на возвышении попить воды. Небольшой огороженный пятачок, памятная плита. Друзья и сотрудники погибшего в результате теракта оставили память о хорошем, добром парне, которого они знали и любили. Таких мест немало — даты, имена…

«Здесь когда-то был наш дом», — и взмах рукой куда-то в окно. Водитель-араб везет на такси в аэропорт моего друга. В еврейском Иерусалиме праздник. Общественный транспорт не работает. А в «нашем» районе что ни улица — то события арабо-израильской войны 1947—1949 годов. Со стороны все спокойно, не чувствуется никакого напряжения. Говорят, оно висит в воздухе, а я не слышу, и мне через месяц уезжать.

Музеон Исраэль. До начала работы с полчаса. Многие коротают это время в кафе, а у самого входа, в креслах, компания — взрослые, дети. Дети шалят, бросают друг другу мячик или какую-то игрушку. Возле туалета служащая-арабка прислонилась к косяку двери, в ее услугах никто не нуждается, можно передохнуть. Она смотрит на детей, улыбается. А я смотрю на неё, напряженно вглядываюсь в улыбку, в глаза. О чём она думает?

Дорога на северо-восток города. Холмы, холмы… Арабские поселки, еврейские. Слева еврейский, справа — арабский. Или наоборот… они уже поменялись местами. Издалека узнаешь по бакам для подогрева воды на крышах домов. Арабы больше думают о температуре, у них баки чёрные. Евреи — о единстве архитектурного стиля — белые баки не должны бросаться в глаза, раз уж без них никак. Посёлки на холмах, словно сплетенные пальцы рук — не разделить. Тут же проходит иерусалимский трамвай. Не разделить пассажиров, поэтому вначале городские власти боялись терактов и держали охрану, потом поняли — нет в этом смысла. На краю одного из арабских посёлков — богатые особняки для одной семьи. Еврейский Иерусалим обеспечивает работой арабский.

В Восточный (арабский) Иерусалим мы попадаем случайно — на обратном пути в Бен-Гурион. Водителю маршрутки нужно забрать там последнего пассажира. С интересом жду — кто войдет в салон. Входит европеец. Странно…

С не меньшим интересом смотрю в окно. Старые дома. Много одноэтажных. Требуют ремонта, но красивы… Мозаичные орнаменты, арабская вязь. Квартал — зеркальное отражение Меа Шеарим.

Один из старейших районов нового города в Иерусалиме. Основан в 1880. В широком понимании под Меа Шеарим подразумевают все соседние районы с религиозным населением. В более узком смысле под именем Меа Шеарим подразумевается небольшой район по обеим сторонам улицы с одноимённым названием. Название района переводится как «сто крат» и представляет собой выражение из Библии (Быт. 26:12): «И сеял Исаак в земле той и получил в тот год ячменя во сто крат: так благословил его Господь»).

А я-то думала, что название переводится как «сто ворот». Подвела многозначность ивритских слов. Придется довериться Википедии. Правда, в Меа Шеарим можно зайти спокойно, только одеться не вызывающе. В арабский квартал зайти я бы не решилась. Лучше смотреть из окна маршрутки — хотя бы на вывески и указатели. Они на двух языках — арабском и английском. Иврита и Израиля в этой части города не существует.

Да, вначале меня удивляли арабки за рулём автомобиля в еврейском Иерусалиме. Они разрушали стереотипы. Вот одинокая женщина, бредущая по склону холма — в традиционном арабском платке, в длинном платье. Мы едем на север города, она спускается вниз, так органично вписанная в пустыню, в её камни и редкую зелень. Если не поднимать глаз, не видеть новостроек, то время теряется. Женщина спускалась здесь много веков назад, и теперь идет — в таком же платке, в таком же платье, стянутом под шеей. Но женщина в автомобиле, с кучей детишек или подружек в салоне… Удивительно.

4

Итак, «сцена у фонтана» закончилась тем, что читатели пошли прямо (по ссылке на фото) — в квартал Ямин Моше, а я, свернув вправо (или влево, все время путаю) к арабам, вернувшись, пойду теперь влево (или вправо?) за юношами и девушками в армейской форме.

Вы, наверное, знаете, что в Израиле женщины служат в армии наравне с мужчинами. Более того, те и другие хотят служить в армии. Не хочет или не имеет права служить в армии (по закону) некоторая часть израильтян, например, харедим.

«Харедим — обобщающее название и, в некоторой степени, самоназвание различных ортодоксальных и ультраортодоксальных еврейских религиозных общин и членов этих общин в Израиле и вне его. Буквально оно означает «трепещущие» (перед Богом). Общины харедим ведут образ жизни строго в соответствии с канонами иудаизма. Высшей духовной ценностью и жизненным идеалом считают изучение Торы и выполнение её заповедей. Интересы харедим в парламенте Израиля и органах местного самоуправления представляют религиозные политические партии. Юноши-харедим, изучающие Тору в йешивах, освобождены от службы в армии. Но с августа 2012 года срок действия этой нормы истек».

Как раз в то время, когда я была в Израиле, чуть было не развалилась правительственная коалиция — из-за разногласий по поводу призыва в армию этих самых харедим. Они, кстати, в большинстве своем, живут в Меа Шеарим и в других религиозных кварталах. Урезанный вариант закона в итоге был принят, и правительственная коалиция уцелела.

Но сидящие на траве у фонтана мне понравились. В тот первый день я впервые поразилась разнообразию израильских лиц. Если все они — евреи, то кто же тогда неевреи? Мой друг внес ясность в этот вопрос — прежде всего, все они израильтяне, независимо от этнического происхождения. Ну и нужно, конечно, избавляться от стереотипа, что тот тип внешности, обладателей которого мы в разное время провожали в эмиграцию из Союза или его осколков, является единственным или преобладающим среди евреев Израиля. А есть ещё просто исповедующие иудаизм, независимо от цвета кожи и страны исхода.

Позже у меня была возможность частенько видеть чернокожих мужчин в кипах и чернокожих женщин, одетых так, как одеваются женщины в том же Меа Шеарим. Однажды в автобусе напротив меня сидел эфиоп-шотэр (полицейский). Такой круглый весь, исполненный собственного достоинства, с кипой на макушке. А на Кинг Джордж шли навстречу, а потом свернули в проулок о чем-то тихо беседующие седовласый раввин в шляпе и сюртуке и чернокожая молодая женщина.

Поэтому и на армейских я начала смотреть иначе, не обращать внимание на цвет кожи или глаз — а думать, почему их собрали именно в этом, а не в другом месте. Солдат всегда было много на главном рынке Иерусалима — Маханэ Иегуда, а попросту, на шуке. Однажды их было больше, чем обычно, возле Яффских ворот. Не помню точно — после теракта в Болгарии или до него. Тогда мне пришла в голову простая мысль, что некое высокопоставленное лицо решило посетить Старый город. Но высокопоставленные лица Израиля не очень отгораживаются от местных жителей. Приходилось не раз проходить возле резиденции Президента Израиля и пересекать проулок, где живет нынешний Премьер-министр. Во дворы резиденций обращены окна близлежащих домов. Охраны не видно вообще. Проулок закрыт для проезда машин, кроме принадлежащих жителям соседних домов, а резиденция Президента выходит на дорогу с оживленным движением, её не перекроешь. Вот бы нашим поучиться!

Вечер. К подъезду красивого особняка сворачивают трое — у отца тяжелый рюкзак за плечами, впереди мать роется в сумке, ищет ключи, посредине — парень в форме, с автоматом за спиной. Солдатам полагаются выходные дни.

Автобус, редкие пассажиры (после пуска трамвая всегда есть свободные места). Ещё в центре входят два парня и девушка — тоже отпустили на выходной, но добираются домой сами. Не садятся, останавливаются в пространстве между двумя салонами, о чем-то оживленно говорят. Дорога длинная, мы выходим, они едут дальше — сильные, крепкие, загорелые.

Кстати, на старой железной дороге, превращённой в зону отдыха, по деревянному настилу, уложенному между рельсами, или по дорожкам с обеих сторон бегает много людей — кто вес сгоняет, кто просто тренируется. Однажды нас угораздило полюбоваться холмами в самый полдень, в июльскую жару. Мы приближались, холмы уходили куда-то за горизонт, терялись из виду. Мы упрямо поднимались всё выше и выше по какой-то улице, под палящим солнцем. На одном из поворотов нас обогнал бегущий парень с собакой на поводке. Мне было жаль собаку — ведь у неё нет потовых желез, и слюна густо стекала с её языка.

Но вернёмся к людям в форме. Теперь к шотэрам (полицейским). Первого шотэра я увидела нескоро и где-то в районе улицы Яффо. В общем, в центре города, рядом с каким-то административным важным зданием. Он вышел из одного здания и зашёл в другое. А меня больше заинтересовала детская площадка посредине. Люди приходят по своим делам, и есть где оставить детей — под присмотром, как там написано. Кто за ними присматривает — не поняла. Может, есть специальный человек для этого. Рядом — замечательная обзорная площадка, куда мы и направились. По дороге, услышав русскую речь, к нам подходит мужчина. «Вы местные?» — «Нет! Да!» (наши ответы звучат одновременно). Мужчина ищет место, где продают билеты на автобус. А у меня — впервые испытанное удовольствие от встречи с соотечественником. Необычное такое чувство, необъяснимое. Казалось бы — чему радоваться, русских туристов здесь полно. Тем более что я чувствовала себя просто великолепно в Вечном городе. Но для полноты картины пусть останется и этот штрих.

Мой друг пугал меня шотэром, когда я по домашней привычке пыталась перейти улицу на красный свет. Но из—за кустов или дома так никто ни разу и не появился.

Зато довелось увидеть целую группу шотэров и в очередной раз подивиться увиденному. Мы опять ехали в автобусе, и на повороте в наш автобус врезался автомобиль, ехавший в ту же сторону, что и мы. Не то что врезался, просто неудачно соприкоснулся, получив вмятину и искорёженное колесо справа. Останавливаемся. Левая сторона в автобусе свободна. С понятным любопытством рассматриваем повреждения, выглядывая в окна. Тут же откуда ни возьмись человек пять шотэров. К автобусу не подходят, только к неудачливому молодому водителю авто. Убедившись, что жертв и потерпевших нет, а дорога не перекрыта для транспорта, исчезают, как и появились — неведомо куда. Парень заходит в автобус и начинается обмен визитками и другими бумажками, связанными со страховкой. Шотэрам тут делать нечего.

«Ты в порядке?» — спрашивает пассажир, сидящий за кабиной нашего водителя. Парень кивает. «Ну, это самое главное!». Едем дальше.

5

Не знаю, будут ли в итоге в ближайшем будущем служить в армии парни из Меа Шеарим, но вот сам религиозный квартал меня притягивал очень сильно. Следовало разрушить стереотипы — уже не мои, а моих соотечественников, сроду не бывавших в Израиле и конкретно — в Иерусалиме.

Да! Мужчин в кипах и даже меховых шапках, с пейсами, в длинных чёрных сюртуках, в Иерусалиме много. Чем ближе к улицам Яффо и Невиим — тем их больше. Дальше есть только они, не считая еще более экзотически одетых — в халатах и гольфах до колен. Но таких меньше.

Идем по Невиим от Старого города, возле Давидки поворачиваем обратно, а потом сворачиваем влево. Вот мы и в Меа Шеарим. Говорят, что где-то на стенах домов предупреждение — заходить в квартал только в подобающем виде. А я вообще ходила по городу в подобающем виде, позабыв о брюках. Длинная юбка, кофточка, прикрывающая руки и шею, в сумке — шарф и шляпка. Если что, шляпку — на голову, шарф на шею. На ногах не только удобные тапки, но и носочки. Готова к любым неожиданностям.

Старые дома, как бы это сказать… потрепанные в большинстве своём. Но есть и новые, ухоженные. Это множество школ и религиозных учреждений. Синагоги — старые и новые. В жилых домах балконы и окна густо увешаны сохнущим бельём. Очень много людей — мужчин, женщин, детей. Группы девочек школьного возраста в одинаковых блузочках — видимо, у каждой школы своя форма. И еще чулочки под длинной юбкой — и это в жару. Правила есть правила. Женщины — в скромной неприметной одежде, на головах — шарфы, береты, специальные шапочки. Париков мало, или же я их не различаю. Очень много мамочек с колясками, или старшие девочки везут коляски, или мужчины везут коляски. У нас бы такого назвали «хорошим мужем», а в Иерусалиме — на каждом шагу. Чернеет от обилия чёрных сюртуков и шляп. Я ищу глазами халаты и гольфы. Мужчины идут, стоят — группами, поодиночке. Говорят между собой, говорят по мобильным телефонам… На нас не обращают внимания.

Хотя… долю внимания мы всё же получили — еще на входе в квартал. Одна из довольно широких улиц, по ней ездят автобусы и авто. Слева выглядывают из ворот мальчишки лет 6-8. Обычные мальчишки, если не брать во внимание пейсы-спиральки — черные, рыжие, белокурые.

Мальчишки показывают язык и строят рожи водителям авто. Не шабат, поэтому обходятся малым. В шабат здесь ничего не ездит.

Мы подходим ближе, и внимание мальчишек переключается на нашу пару. Языки застывают во рту, в глазах даже не по одному вопросу, а по нескольку сразу. Никак не могут определить — к какой группе нас отнести. Кто мы, что здесь ищем? Мой спутник в светлой одежде и в бейсболке на голове. Может, под бейсболкой кипа?.. Я одета по правилам, разве что юбка у меня светлее, чем принято здесь. Голова прикрыта шляпкой, шея — шарфом. Пацаны задумчиво смотрят нам вслед, с теми же вопросами в глазах, которые я ощущаю спиной.

Мусора здесь больше, чем в других районах города. Лежит не только в урнах, но и в углублениях под домами, но запаха нет никакого. Видимо, вечером его убирают. Точно так же нет никакого запаха от проходящих мимо. Это меня интересует больше. Как они выходят из ситуации — в своих плотных одеждах, что мужчины, что женщины? Закрой глаза — не поймешь, где находишься.

Много магазинчиков и лавочек — продают одежду, книги, хозяйственную утварь, разные религиозные предметы и, конечно, еду. Насмотревшись на Меа Шеарим, заходим в кондитерский магазинчик, удивляемся более низким ценам, чем в других местах, берём по большой булке, облитой шоколадной глазурью — всего по 5 шекелей каждая. На улице едим булки, запиваем водой из бутылки (воду здесь нужно иметь с собой летом всегда — то ли носить в сумке, то ли покупать на улице). Опасливо поглядываю по сторонам — прилично ли женщине пить воду прямо из бутылки? Никто на меня не смотрит, наверное, правил я не нарушаю.

6

Одно из хороших мест для полезного и приятного гуляния по Иерусалиму — прямоугольник, ограниченный улицами Рамбан, Усишкин, Агриппас и Кинг Джордж. Если нет сил возвращаться домой пешком, то садимся на автобус возле остатков фасада школы-приюта для девочек «Талита куми» на Кинг Джордж, особенно после посещения русского магазина рядом с остановкой, где нас, как мне кажется, успели полюбить хозяева — за весёлый нрав и мою склонность к «анаха» (скидке), о чём я расскажу обязательно во второй части заметок. В русском магазине мы имеем возможность покупать разные нужные и не очень нужные продукты во все дни недели, кроме шабата. Автобусы в шабат тоже не ходят, поэтому иногда мы просто гуляем по этому маршруту, разглядываем дома и редких прохожих на опустевших улицах.

В средине прямоугольника соединяет улицы Усишкин и Кинг Джордж красивый район Рехавия, а прямо напротив рынка Маханэ Иегуда — старинная цепь кварталов Нахлаот. Это не один квартал, а множество, связанное общим названием. В Нахлаот попадаешь прямо от рынка, перейдя Агриппас. Где-то здесь, вблизи улиц Ширизли и Кармель, мы увидели старую синагогу испанской общины, о чём я прочитала на её фронтоне.

Жаль, что нельзя рассмотреть отдельные элементы, например, 12 чеканок на входной двери — по числу двенадцати колен Израилевых. Красивая синагога по какой-то непонятной причине редко попадала в объективы людей, рассказывающих о посещении квартала Нахлаот. Но кое-что я всё-таки нашла — на фото Сергея Векслера, дополняющих общий вид здания.


Если вам не нужно срочно попасть на другой конец города, если вам не нужно добираться в аэропорт и если вы заблаговременно купили продукты после полудня в пятницу, то шабат в Иерусалиме — лучшее время недели. Можно переходить дорогу на красный свет — многие улицы перегорожены транспарантами, сообщающими, что транспорт здесь в шабат не ездит, и не важно, что светофоры переключаются с красного на желтый, потом на зеленый и обратно. И даже если улица не перегорожена, то машин мало, автобусов нет вообще, байки в большинстве своём привязаны к ограждению улиц, спрятаны во дворах или стоят в глубине кварталов. Не нужно опасливо коситься на байкеров, когда переходишь улицу по «зебре». Автомобили пешеходов пропускают, а вот на байкеров нельзя полагаться. Ездят такси, «скорая помощь», иногда округа взрывается какой-нибудь песней из окна авто — у арабов свои праздники. Но через Меа Шеарим безнаказанно разве что «скорая» проскочит — в религиозных кварталах с этим строго.

«Скажи сынам Израилевым так: субботы Мои соблюдайте, ибо это — знамение между Мною и вами в роды ваши, дабы вы знали, что Я Господь, освящающий вас; и соблюдайте субботу, ибо она свята для вас: кто осквернит ее, тот да будет предан смерти; кто станет в оную делать дело, та душа должна быть истреблена из среды народа своего; шесть дней пусть делают дела, а в седьмой — суббота покоя, посвященная Господу: всякий, кто делает дело в день субботний, да будет предан смерти; и пусть хранят сыны Израилевы субботу, празднуя субботу в роды свои, как завет вечный» (Исх.31:13-16).

В первый мой шабат мы забрели на шук — интересно было посмотреть на людей, а еще больше на предшабатные цены, которые по свидетельству очевидцев в это время резко снижаются. Цены, на мой взгляд, были даже выше в это время пятницы — до начала шабата оставалось еще много времени, и харедим не поторапливали продавцов: «Шабат! Шабат!» Народу было видимо-невидимо. Говорят, даже из других городов приезжают на Маханэ Иегуда. На Агриппас машин — не протолкнёшься. И не обойдёшь мужчин и женщин с огромными сумками в руках и на тележках. Цена черешни меня разочаровала. Еще несколько дней назад можно было купить дешевле. Что ж, попытаем счастья в обычный вечер перед закрытием, а пока нужно поторопиться домой, купить по дороге бутылку вина и халу — вкусную большую сладкую булку с изюмом, заплетённую косичкой, посыпанную сверху кунжутом.

Мне хочется посмотреть, как люди идут в синагогу. Сверившись с календарём (у каждого шабата своё время начала и конца), выходим из дома. Недалеко от нас йешива — религиозная школа. Учиться там можно в любом возрасте, поэтому некоторые мужчины ведут за руку своих сыновей. Мужчины в традиционных сюртуках и шляпах заходят в помещение, а дети остаются во дворе. Опять поражаюсь разнообразию лиц. Крошечный светловолосый мальчик лет четырех-пяти, с крошечными пейсами, в чёрной высокой шапочке (не в кипе). Черные брючки, белая рубашка. Тут же его товарищи — в кипах, в чистой отглаженной одежде.

«Согласно законам иудаизма, когда еврейский ребёнок достигает совершеннолетия (13 лет для мальчиков и 12 для девочек), он становится ответственным за свои поступки и становится, соответственно, бар- или бат-мицва. После достижения этого возраста, дети берут всю ответственность за соблюдение этических, ритуальных и других норм иудаизма на себя и получают право участвовать во всех сферах жизни еврейской общины».

Мальчики возле нашей йешивы явно младше, и тем интереснее на них смотреть. После ужина они перебираются на детскую площадку напротив, а пока стоят группками, разговаривают о чём-то. В нижнем дворе гуляют две девочки — ровесницы мальчиков. Нарядные платьица, руки прикрыты длинными рукавами, на ногах туфельки и белые чулочки. Девочки посматривают снизу на мальчишек, но подходить им, видимо, по правилам не полагается. Одна оказывается посмелее, поднимается по ступенькам наверх и проходит точно по границе, разделяющей два двора, демонстративно отведя глаза в сторону.

Идём дальше. Всё чаще и чаще нам встречаются группы, пары, одиночки. Мужчины в белых рубашках и темных брюках, нарядные женщины в шляпках, мальчики, девочки. Мальчиков и мужчин больше. Недаром говорят — «два еврея, три синагоги»: довольно большая группа оживлённо беседующих людей вдруг распадается на два, а то и три отдельных ручейка, и каждый течет в свою сторону. В нашем районе много синагог, иногда даже проблема с миньяном возникает — чтобы соблюсти правила, нужно, чтобы собралось не менее десяти мужчин. Некоторых везут на колясках. Вообще проблема инвалидов в Израиле — отдельная тема. У нас человек, лишённый возможности ходить, доживает, а здесь живёт.

Едет в инвалидной коляске старик, одет аккуратно, на голове кипа. Везёт его в синагогу филиппинец — это их сектор занятости. Проезжают мимо, взгляд в нашу сторону и тихо: «Шабат шалом». Мой спутник отвечает, я просто улыбаюсь, не зная, как мне следует поступать в такой ситуации, каковы правила. В шабат все евреи приветствуют друг друга, независимо от того, знакомы они или не знакомы, независимо от возраста. Идёт навстречу компания — мужчины и женщины постарше, молодые девушки с ними. Одна поворачивается в нашу сторону, улыбается приветливо: «Шабат шалом!» Как не ответить? Я так правильно одета, я за неделю вжилась в образ «одной из» и мне в эту минуту кажется, что где-то там за углом «наша» синагога, в которую я имею право войти как все, на законных основаниях.

Возвращаемся домой, открываем вино, отламываем по куску халы: «Шабат шалом!» Наш стол сервирован не по правилам, но и запрещённого к употреблению там нет. Да и трудно найти запрещённое в Иерусалиме — видеть видели, но не покупали. Кушаем простую еду, собственноручно приготовленную. «Ты слышишь этот легкий гул за окном?» У меня не такой музыкальный слух, как у моего друга, да и возбуждена я причастностью к традиции. Поэтому просто киваю головой. «В вечер пятницы все садятся за стол одновременно. Шум голосов и звон бокалов из открытых настежь окон сливаются в один непрерывный звук». Прислушиваюсь. Теперь получается лучше. Наливаем еще вина: «Шабат шалом!»

Убираем тарелки, выходим на улицу, сворачиваем на Эмек Рефаим. Закрыты кафе и рестораны, нет бесконечного ряда припаркованных авто на Рахэль Имейну — «суббота покоя».

Переходим улицу, не обращая внимания на светофоры, направляемся к старой железной дороге. Здесь почти ничего не изменилось. Одни выгуливают собак на поводках, другие заняли скамейки. Прохладный, приятный вечер пятницы — она уже несколько часов «суббота». Надышавшись свежим воздухом, насмотревшись на публику, возвращаемся домой.

Утром идём гулять в Катамон, к монастырю Сен-Симон — сплошь места, связанные с арабо-израильской войной конца сороковых прошлого века. Но не история нас влекла туда в этот раз, а красивый парк. Я уже привыкла, что по газонам можно ходить. Более того, на газонах можно готовить еду и тут же кушать, усевшись на траву. Для этого прямо на газоне установлены разные приспособления. Так было и в парке Сен-Симон.

Лужайка большая, и напротив монастыря под большим деревом расположилась компания — взрослые, дети разного возраста. Тут же коляски с младенцами. Старшие дети гоняли футбольный мяч, взрослые готовили еду. Потом они все сидели тесной группой на траве, а одна девушка стояла и читала что-то из книги. Мы наблюдали издалека — поэтому кто они и что слушали, осталось «за кадром».

В этой сцене (в тот раз ещё интуитивно) меня поразило другое — дети взрослым не мешали, взрослые не отталкивали детей от себя с той или иной степенью досады — мол, не мешай маме и папе, иди поиграй. Это было непривычно. Какая-то новая мысль появилась у меня, но я тогда не могла ещё выразить её словами. Она бабочкой порхала над головой, не задевая сознания, просто легонько касаясь, и я не могла уловить смысл того, что происходило на лужайке под деревом, того, что объединяло эту компанию и делало её единым организмом, независимо от возраста отдельных членов. Окончательно я все поняла для себя в Музеон Исраэль (Музее Израиля), куда мы попали в последнюю мою неделю в городе. И об этом обязательно расскажу позже.

У меня было три шабата в Иерусалиме. Второй вечер пятницы прошел так же, как и первый, только вместо халы мы купили вкусную иерусалимскую выпечку. Нарушили правила. Хала большая и мы не успеваем её съесть вовремя. Остатки подсушим и станем пить чай с сухариками.

Третий шабат мне запомнился днём субботы. Мы пошли с фотоаппаратом на Усишкин полюбоваться сбегающими вниз узкими старыми улочками слева и красивыми особняками справа — Рехавия мне очень нравится. Прошу сфотографировать меня на крыльце Сохнута под флагом Израиля.

Идём дальше по опустевшему городу. Изредка попадаются семьи, у мужчин в руках что-то похожее на завёрнутый пирог — кто-то пригласил на обед. Кажется, что даже солнце не так обжигает, а на душе блаженный покой — «покой субботы». Мой друг вспоминает историю:

«Однажды к раву Лау, верховному ашкеназскому раввину Израиля, пришёл человек с жалобой — транспорт в шабат не работает, все закрыто… Неужели нельзя что-то изменить? Рав Лау выслушал его и сказал: «Вам даётся всего лишь один день в неделю, чтобы вы провели его в семье, за общим столом, чтобы вы никуда не спешили, говорили о приятных и значимых вещах, чтобы вы вспомнили, что у вас есть дети, поиграли с ними. Так используйте же этот день, который дан вам во благо!»

Поворачиваем с Усишкин влево. Перед тем как спуститься вниз, к парку, садимся на скамейку, пьём воду. Я фотографирую дом и дворик в зелени и цветах — на память о последнем дне. Интересное совпадение. Завтра наша маршрутка остановится у этого домика и у этой скамейки, возле которой ждёт пассажирка, которой тоже нужно в Бен-Гурион. Болезненный укол в память.

Спускаемся, переходим широкую дорогу, минуя огромную лужайку, поворачиваем ещё раз налево и идём в тени хвойных деревьев, напоминающих мне своим запахом о доме. Справа от лужайки цепь свежевыстроенных высоток, а под ними — каскадом балконов и террас — спускаются по холму дома пониже, и нравятся они мне больше. Дорога приводит нас к монастырю Креста. Над ним — Музеон Исраэль и здание Кнессета. Все дороги ведут нас сюда.

Несколько снимков монастыря на прощание, жаркая улица Шота Руставели, а в конце — тоннель пешеходного перехода, с граффити на стенах. Прохладный ветерок, скамейка в начале тоннеля. Садимся, пьём воду, радуемся сквозняку.

Подхожу к стене, прижимаюсь к ней спиной, развожу в стороны руки и печально опускаю голову. Пригвоздите меня здесь, чтобы завтра не нужно было уезжать! На память остается фото в позе распятия.

Вот и наступил последний вечер. Шабат перешёл в Девятое Ава (Тиш’а бэ-ав) — «национальный день траура еврейского народа — день, когда были разрушены Первый и Второй Иерусалимские храмы». Кафе и рестораны на Эмек Рефаим по-прежнему закрыты, как и все другие увеселительные заведения. Поэтому идём на железную дорогу, оттуда на улицу Бейт-Лэхем, сворачиваем по ней налево, минуя здание вокзала, направляемся к гостинице «Кинг Дэвид», точнее, в парк под ней, из которого видны стены Старого города.

Гуляя однажды под самыми стенами, карабкаясь по камням, я сделала это фото. Справа — желтоватая громада «Кинг Дэвид», нависающая над парком. В центре Ямин Моше с мельницей Монтефиори в левой оконечности квартала.

Вот оттуда, с той стороны, мы взглянули в последний раз на подсвеченные стены «Ир атика» (так называется Старый город на иврите), полюбовались фонтанами парка, прошлись по нижним улочкам Ямин Моше, поднялись наверх, взглянули на мельницу и пошли к себе на Эмек Рефаим, через перекрёсток мимо заброшенного участка, поросшего высокой пожелтевшей травой. Людей на улице мало — всё закрыто. Неожиданно возле нас остановился мужчина в белой рубашке, темных брюках и в кипе. Что-то спрашивает на иврите. Я поняла два слова — «место покушать». «Лё», — отвечает мой друг и разводит руками. Мужчина ещё что-то говорит и пожимает нам по очереди руку на прощание. «Что он хотел?» — «Спрашивал, где поесть, я сказал, что не знаю». Странно… религиозный ищет кафе в нашем районе? «Послушай! Может, ты не расслышал? Может, это он НАС спрашивал — есть ли у НАС место, чтобы поесть? Может, где-то рядом есть синагога, и там могут накормить таких, как мы, бредущих непонятно куда в темноту пустынной улицы?» А с другой стороны, разве может религиозный пожимать руку незнакомой женщине? Может, он американец? У американцев зыбкие понятия о правилах. Гуляют же они в кипах и шортах. Но американцы в нашем районе знают, что поесть в шабат здесь негде, и в тиш’а бе-ав негде. Осталась загадка.

Возвращаемся домой. Бросаю горестный взгляд в сторону чемодана. Завтра меня уже здесь не будет…


(Окончание в следующем выпуске)


Список основных публикаций Марии Ольшанской в нашем журнале на её персональной странице.

В оформлении заметок использованы фотографии автора, сделанные в Иерусалиме в июле 2012 года.