Людмила Алексеева

«Две грани жизни»

(Вспоминая Абхазию)

Абхазии и абхазскому народу
c любовью и уважением

Новый Афон

Пещер таинственная строгость,
Звучанье капель в темноте,
Шагов медлительная робость
И сталактиты в немоте…

И не понять! Непостижимо, 
Что сверху жизнь в лучах кипит!
Каким усильем исполина
Изваян был огромный скит?
Там свечи в темноте трепещут,
Волшебной музыки узор,
Из-под ресниц глубоких трещин
Подземных вод мерцает взор.

В нем мрак, в нем звук, в нем миг надежды… 
И вот уже не нужен свет.
Пещер святых закрыты вежды,
И тает мир в потоке лет.

В ожидании Победы

Профессору А.Х. Аргун, его супруге и всем родителям
Абхазии, потерявшим в войнах своих детей

Мрачный вечер города черного,
Без огней, у Черного моря…
Час позора врага обреченного,
Черный год почерневших от горя…
Цвет пожара — закат военный,
Солнце цвета беды — онемевшее,
Лава моря — огненно-пенная —
И вдова, на сто лет постаревшая…

А дома уж не те, не прежние —
Их глазницы пустые, незрячие…
И враги, словно псы бешеные,
И сердца патриотов горячие…
Лишь туман — белый саван — колышется,
Сквозь него — пулеметные очереди, 
И в ночи чей-то стон где-то слышится,
И тела убитых на площади…
Мать с отцом в квартирке-крепости,
Сын — их мальчик — в окопах под взрывами…
Только праздно, до горькой нелепости,
Машут пальмы курортными гривами…
В каждом доме за окнами стылыми
Поселилась беда нещадящая…
И над свежими над могилами
Ртутью тяжкой — слеза дрожащая…

Ожиданье своих — бесконечное,
А молитвы — простые, быстрые,
Пусть войной навсегда покалеченные… 
Все — предельно жестоко, но… Выстояли!..
Но дождались, несчастьем убитые,
Дня Победы… Святые и светлые,
Опускаются низко над плитами,
Засыпая детей букетами…
Они с вами, но только невидимые…
Они рядом, любовью взращенные…
Их тела отдыхают в обители…
Души их — в небесах, отомщенные…

Поездка в Сухум

Я с юга ехала на юг,
На настоящий, к морю Черному. 
А вслед махала пара рук 
Вагону красно-золоченому.
По стыкам рельсов — тук да тук…
Я засыпала сном бессонным.
Гудки — в ночи зовущий друг —
Пьянили маревом снотворным.
Неслась во сне, но тишина — 
Ночной стоянки долгий плен — 
Глаза открыла мне: в окне
Белели очертанья стен
Под плеск невидимой волны.
И в предрассветный робкий миг
Поплыл в туманном киселе
Свечи пирамидальной лик.
И ботаническим чутьем
Я опознала кипарис,
А ветер, нежащий лицо, —
Ночной магнолиевый бриз.
И ароматов южных флер 
Частил колес сердечных стук.
И крепдешиновый платок
Вдруг птицей вырвался из рук.
В окне открытом он исчез, 
А поезд скорость набирал.
И появлялся из воды
Лучей оранжевый коралл.

Две грани жизни

Граница мирной жизни рядом,
За ней — курорт, луна, волна.
А здесь, сокрытая от взглядов,
За каждым деревом — война.
Погружена в леса, туманы, 
Висит тревожно тишина — 
Коварство зыбкого обмана — 
Две грани жизни: мир — война…
Где отдавали час потехе
И где звенел беспечный смех,
Теперь лишь громыхает эхо
Разрывом вражеских утех.
Бесстрастно-каменные лица,
Стеклянно-мутные глаза…
Куда несетесь? Заступиться
Ни Бог не может, ни гроза
За эти кроткие селенья,
За стариков, детей и жен…
Что муки голода, лишенья,
Когда весь род в огне сожжен?
Когда, раскинув руки-крылья,
Взлететь не могут и спастись
Тела невинных, обессилев,
И стерто смертью слово «жизнь».
Зачем здесь умирают дети, 
Их матери и старики?..
За что? За что на этом свете?
Да за какие ж за грехи?!
Всмотритесь, слышите, вы! в лица,
Всех тех, кто Родину спасет!
Сквозь их ряды вам не пробиться
Ни через день, ни через год!
А тем, кто обратит вас в бегство,
Награды, выше этой, нет, 
В истории найдется место
Для знаменательных побед!
И, не жалея сил и жизней,
В освободительном строю
С отцами гибли за Отчизну
Сыны и дочери в бою… 
… А им влюбляться бы, жениться,
Печь пироги, пасти овец,
Одним — учить, иным — учиться,
Другим — под музыку сердец
Писать стихи, сажать растенья,
Детей растить и жен любить,
И без тревог и огорчений 
На белом свете просто жить…

Вечер в Сухуме

Настанет день — исчезну я…
(И. Бунин)

В ротонде на высоком берегу
Сидеть подолгу в сумерках могу,
Смотреть на фиолетовую мглу,
На то, как волны тают на бегу,
На облаков плывущих вензеля,
На горизонт, где прячется земля,
На силуэты пальмовых стволов
В плену мохнатых шерстяных оков,
На веер их украшенных голов,
Застывших в грезах сумеречных снов.

В ротонде на высоком берегу
Я слушать юга пение могу. 
Мне ночь поет о том, что желтый дрок
Уже цветет, что солнца ждет восток…
Деревьев пышные чернеют силуэты,
Магнолий белых светятся портреты,
Жужжат жуки, летящие на свет…
Исчезну я, пройдет немало лет
И для другого сказкой станет юг,
И волн волшебный шелестящий звук. 
И будет хвастаться своим хвостом павлин,
И снег проявит контуры вершин.

А кто-то раковину к уху там прижмет,
Услышит море и восторженно вздохнет…

Фотоальбом «Абхазия»

Жителям с. Кутол Очамчирского района

Часть 1. До…

Иногда достаю и листаю
Я зеленый фотоальбом.
В нем застыли воспоминания
Разноцветным тропическим сном.

Мне его подарили в Кутоле.
Праздник сельский был весел и мил.
На веранде в абхазском застолье
Даже камень, и тот бы ожил.

Что за край! Что за дивные горы!
Что за люди! Цены ведь им нет!
В клубе сельском на сцене танцоры
Залихватские — ста с лишним лет!

Как искрились улыбки и речи,
Как добры были лучики глаз!
И огонь этой дружеской встречи
В моем сердце еще не погас…

Я листаю страницы. Так было…
Часть 2. После…

Я листаю страницы. Так было.
А теперь … горечь войн и потерь.
Там в руинах скрипит сиротливо
Настежь взрывом открытая дверь…

Помнят земли Апсны орды диких,
На чужое охочих племен,
Византийцев зловещие крики,
Римский, сеющий смерть, легион.

Камня нет, не политого кровью,
Но опять по убитым скорбят.
И застыли в могил изголовьях
Кипарисы печальные в ряд…

Я листаю страницы и верю … 
Станет краше Апсны во сто крат.
Я еще поброжу в твоих дебрях,
Молодой мандариновый сад.

Я листаю страницы. Так будет…

Сухумскому Ботаническому Саду

Ботанический Сад… 
                                       Сколько светлых мечтаний,
Сколько планов, порывов,
                                       открытий, любви…
Мне хотелось в нем жить. 
                                       Исполненье желаний
Только в сказках возможно,
                                       но не в жизни, увы…
Сколько собрано красок, 
                                       сколько лиц непохожих,
Сколько чудных видений
                                       и заморских красот!

Сколько разных историй…
                                       Вот — цветочное ложе,
Как упавший на землю
                                       голубой небосвод.
У растений — таблички,
                                       на дорожках — указки,
На газонах — принцессы,
                                       их пажи, короли…
Здесь раскинулись пальмы,
                                       там на листике ряски
Чьи-то слезы застыли…
                                       Неужели, мои?
Ботанический сад,
                                       я готова скитаться
Дни и ночи в твоих
                                       лабиринтах немых.
И однажды решиться,
                                       и однажды остаться
Мотыльком на цветке
                                       в каплях туч грозовых.
И, забравшись под лист,
                                       подсушить свои крылья.
И уж снова в лучах 
                                       перламутры горят!
Разошлись экскурсанты,
                                       дорожки остыли…
Как ты там без меня,
                                       Ботанический Сад? 

Вслед войне

Я о войне не знала ничего.
А вот теперь болею ею… знаю:
Она коснулась сердца моего
В ряду тех войн, что чувствую — вторая.

Она вливается — война — и в кровь, и в плоть.
Она терзает, мучает, калечит.
Она закончится. Как все… Она пройдет…
Но время раны сердца не залечит.

И волны будут горько причитать,
Деревьям, стонущим от скорби, вторя,
И чайки от отчаянья кричать,
Мелькая в брызгах траурного моря…

Легенда о Рице

Смыкаются скалы в каньона трубу,
Меж них — малахитовый омут.
Кто может измерить его глубину?
Никто? Даже рыбы не могут?

С отрогов, как змеи, сползают плющи,
И росы стекают ручьями.
Не надо шуметь, успокойтесь… Ключи
По камням слезами, слезами…

На озере Рица зеленая синь,
На зеркале тихом печали печать,
Самшиты молчат, лишь дрожанье осин…
Не надо, не надо, не надо кричать…

Здесь очень давно, очень-очень давно, 
Когда уж, никто и не помнит,
Красавицу Рицу похитило дно… 
С тех пор скалы скорбные стонут.

Они вспоминают ее голосок — 
Деревья ему подпевали,
Кивали бутоны, и рыжий восток
Дарил ей шелка и вуали.

И в ярких лучах, в переливах зари
Звучала мелодия лета,
А в кронах мерцали, дробились огни
Оранжево-винного цвета.
Ее так любили, ее берегли — 
Девицу по имени Рица.
Но были коварны и хитры враги…
«Куда ты пропала, сестрица?»

И дрогнули горы! «Спасите меня!
Скорее, родные! Спасите!»
И братья, как ветер, помчались. Заря
Им вслед голосила: «Спешите!»

А горы гудели, и рвался гранит,
Деревья, как травы, клонились.
Метнул Агепста богатырский свой щит —
Потоки в ущелье скопились.

И захлебнулись враги, не успев
Понять своей смерти мгновенной,
А озеро жадный разинуло зев
И Рицу волной смыло пенной… 

Застыли вокруг в вечной скорби, в слезах,
Три брата — скалистые глыбы.
Рыдали деревья и птицы в кустах,
Безмолвные плакали рыбы…

На озере Рица зеленая синь…
В своей неизбывной печали
Глядит в небеса его ясная стынь
Зелеными Рицы очами…

Стране Души

Мне снова, снова съездить в этот край бы!
В его леса, в развилки гор уйти на год.
Мне погрузиться бы в пещер звучащих тайны
И описать алмазный блеск прозрачных вод.

Мне в этот край слетать бы быстрой птицей!
Там мой очаг в горах, наверно, не остыл.
Мне б снова встретить солнечные лица,
Почувствовать сердец горячих пыл. 

Мне снова бы вдыхать кедровый запах
И лавров пряный трепет ощутить,
И оказаться в пальмовых объятьях,
И воду родников студеных пить.
Мне снова бы почувствовать свободу
И раствориться в травах и цветах.
Абхазии волшебную природу
Мне б видеть вечно в лучезарных снах.

Как чуден свет сухумских зорь лиловых,
Как тих листвы вечерней разговор,
Как я хочу, хочу вернуться снова
В страну Души, в страну зеленых гор!

Я далеко от этих мест, но ярко помню
Все побережье, Рицу и Афон,
И море Черное, вздыхающее томно,
Кутола бархатный в лучах закатных склон,
И сельских домиков в балясинах ступени, 
Корзин плетеных острых кружева…
Апсны, я опускаюсь на колени,
Не находя достойные слова!

«Миру — мир!»

Когда мы, поколение 20 века, нетвердой рукой выводили в школьных тетрадях этот лозунг, могли ли мы думать, что война подойдет к нашему порогу, и наши бывшие соотечественники начнут убивать друг друга? И где теперь русские родственники моих подруг детства, живущие некогда в Грозном? Я ведь помню, как кто-то из девочек мог обронить фразу, что мама, мол, поехала к сестре в Грозный, а нам теперь самим обед готовь. Нам сложно было в преддверии годовщины последней локальной войны на Кавказе решиться на публикацию стихов Людмилы Алексеевой — ведь наш журнал над схваткой, наш коллектив считает, что лозунг «Миру — мир!» больше, чем просто фраза в школьной тетрадке. Но как удержаться «над», если в Дагестане живут Людмила Алексеева и Наталья Пономарева? И случись — не дай Бог! — что-то страшное, я буду на их стороне. И Людмила выбрала свое место, свою позицию — не сама выбрала, за нее эту позицию выбрало ее прошлое — время, проведенное в соседней с ней республике, друзья, оставшиеся там. У каждого своя правда, и жаль каждого, погибшего в локальной, немыслимой в нашем детстве, войне. Разве стихи виноваты, что у их автора болит сердце? Мир и война в ее стихотворениях существуют, не пересекаясь, да и не могут они пересечься, соединиться в душе человека, который учит детей добру и любви. Отсюда и растерянность — как могло это случиться? Как осознать, представить себе смерть там, где еще совсем недавно была жизнь, властвовало добро и любовь? Вот и все, что мне хотелось сказать напоследок.


Напомню, что первую публикацию стихотворений Людмилы Алексеевой, преподавателя биологии из Махачкалы, Заслуженного учителя Дагестана, в Интернете можно прочитать на страницах журнала «Солнечный ветер». Уже в нашем журнале появился цикл стихотворений Людмилы «Осенние акварели» (избранная лирика) в обрамлении писем ее подруги Натальи Пономаревой, начальника сейсмической станции «Махачкала» Геофизической службы Российской Академии Наук, а также второй цикл, с собственными воспоминаниями, — «Благодарность за «пробуждение».

Мария Ольшанская