Андрей Рождественский

Вот говорят всерьёз…

(«Записки из мансарды», часть двенадцатая)

Вот когда иду по Ильинке — ближе к Политехническому музею есть башня военного инженера Рерберга (если не путаю). Мне всё время мерещится, что это маяк —
там есть застекленная веранда вверху и часы под ней.
Мансарда — в обжигающих лучах прожектора Маяка,
а внизу целое море столичного разлива…

АР

Я когда-то написал довольно-таки банальные стихи, но поймал себя на том — задним числом, — что прошёлся по всем временам года. Как-то само получилось. А стишок вот какой:

Скрипят, стучат колёса.
Торопится ямщик.
Поглядывает косо,
Ворочает кадык.
И пыль слепит, жара знобит,
Плащ вороном горит.
На бойкой тройке почтовых
Наш граф в Москву летит —
Холодный пот к платку на лбу прилип.

Прогрохотали грозы,
Ушли бои как сон,
Подаренные розы
Давно сменил картон.
И ветер рвёт,
Дождём метёт,
Цилиндр о крышу бьёт.
Возница в сырости ночной
Карету вскачь несёт,
Покрикивая с руганью — вперёд.

Сломалась паутина.
Рассыпался дворец.
Капризная картина — 
Из терний свит венец.
Мороз хрустит,
Свеча коптит.
Мрак по углам молчит.
По стенам в зыбкой полутьме
Размытый блик скользит.
И бой часов надтреснуто звенит:
Бом-бом-бом…

Минуты лепят годы,
Под светом гибнет тень.
Забыты непогоды,
В лесах журчит апрель.
И конь не тот,
Ямщик не тот,
Невесел небосвод.
Но мчится вновь на почтовых
Король-дроздобород.
И пламень в сердце
Разгоняет лёд.

А написал я этот стишок летом в геологической партии недалеко от того места, где был Высоцкий:

Я на Вачу ехал плача —
Возвращаюсь хохоча!1)

Это было в окрестностях центра Лензолота — города Бодайбо, который стоит на берегу реки Витим — Угрюм-реки по Шишкову. А наша геологическая партия от столичного института цветных и благородных металлов располагалась в посёлке Кропоткин — куда только вертолётом можно долететь. Мы тоже золото разведывали.

Такие дела…

Мне тут пришло в голову, ну не то чтобы чего-то уж больно задиристое, а простая мысль, что вот есть географическая карта Земли — моря, реки, горы, долины — вот пойдёшь по меридиану или лучше по параллели — по меридиану Гаусс ходил²⁾, а вот по параллели — Паганель с детьми капитана Гранта — и там Патагония, потом еще чего-то, потом надо сесть на корабль и переплыть, потом Африка, Новая Зеландия, острова Пасхи и всё такое… Вот Бродский говорил, что Зло отвоёвывает всё новые и новые пространства. Я к тому, что разный смысл, он тоже по карте неравномерно размазан — вот также идёшь по параллели и переваливаешь из одного смысла в другой, и он не повторяется — только через период, когда замкнёшь — тогда опять смысл сначала развёртывается. Ну вот мы привыкли, что время циклично: весна, лето, осень, зима и опять весна, или в нотах после си опять до идёт, или день ночь сменяет — утром одно настроение, в обед — другое, на ужин — третье, а с утра опять завтрак, если случается, конечно, Просто каждый географический градус имеет свой неповторимый смысл. Вот если по меридиану, то льды на тундру сменяются, потом леса, потом степи, пустыни, саванны и всё прочее, а потом после экватора в обратную сторону, но поскольку поверхности несимметричны — то всегда можно различить. То есть, можно строить смысловые глобусы, типа того…

Мария сказала: «Вы мне про вокзалы обещались, не забывайте!»

С вокзалами — беда. Не хватает задумки. Какая связь между ЖД и Живописью — мазок художника наподобие вагонетки или кокарды на фуражке железнодорожного инженера — первенца технической интеллигенции в царской России?.. Тут читаю книжку-интервью Питера Богдановича с Орсоном Уэллсом³⁾ и нашел интересную точку схода — вокзал, а с 80-х годов — музей д’Орсе. Фильм Уэллса «Процесс» (по Кафке) снимался в том числе и в готовых живых декорациях вокзала д’Орсе. А если еще вспомнить про «Прибытие поезда» братьев Люмьер или французских импрессионистов с прибывающими поездами и вокзалами, как в книжке «Гений» Драйзера — выстраивается целая линия от паровозов к живописи. Уэллс отметил любопытное совпадение — как в «Процессе» кафкинском, где люди ждут решения бюрократов, так и на вокзале люди просто ждут своего поезда — место, пропитанное «потом» ожидания, а с д’Орсе людей еще и в лагеря отвозили во время Второй мировой войны… А там еще портрет Пруста висит сейчас — его и в Москву привозили с выставкой на Крымском валу сокровищ музея д'Орсе. Получается, Уэллс бросил параллель между Кафкой и Прустом. Ах, Д’Орсе, Д’Орсе! Ах, Париж, Париж!

Прочитал «Факультет забытых вещей» Домбровского и с ужасом узнал во всех перипетиях сюжетов из застенков (по части диалогов следователей с заключенными) дискурс Порфирия Петровича с Раскольниковым под каким-то дьявольским смешением ракурсов. Не случайно фашисты апеллировали к Ницше. Может быть, это деформация взгляда самого Юрия Осиповича Домбровского, когда культурная основа великой русской литературы оказывается промятой Железной пятой Молоха. Но, поскольку культурную основу подмять, как известно, ни подо что нельзя — то остаётся подозревать некоторую ретроспекцию или стремление советских держиморд сталинского розлива походить на героя Достоевского — типичный случай, когда «боком вышло», или — в данном случае — «не в коня корм».

Мария сказала: «Мне хотелось бы показать способ мышления этого человека — академика Захарова, — направленность его «ненаучных» интересов».

Совершенно замечательная фотография ВЕ!⁴⁾ Вот захотел стать Гамлетом — и Гамлетом стал. Наверное, у нас время исполнения желаний. «Извозчик стоит, Александр Сергеевич прогуливается…»

Мне кажется — по поводу интересов — что, как правило, их нельзя поделить на научные и ненаучные. Вот волны-киллеры — это из научных, а вот судилище с Петриком — это вроде как уже защита научных. И осень в Аризоне — где ВЕ каждый божий день преподаёт математику на кафедре — это про научные — а как результат — это твои стихотворные ощущения, когда ты смотришь на окружающий мир изнутри научных интересов. Это как говорил Фейнман таксисту, который подвозил его с вокзала к отелю, где должна была состояться конференция по физике, и адрес которого Фейнман не знал. Он спросил таксиста, подвозил ли он сегодня утром людей, которые постоянно говорили: «Жи, Мю, Ню», и когда таксист ответил утвердительно, Фейнман сказал: «Вот и меня везите туда же».

Посетил выставку Дали в Пушкинском — по-моему, про мир, разобранный им на атомы Сальвадор попросту забыл впопыхах. Не до него, в смысле, не до мира. Как в пошловатом парафразе: — Мне как-то недосуг. — Да! Не до них.

Вначале я думал, что всю страничку, посвящённую Владимиру Соколову,⁵⁾ написала Мария. Спокойный «телеграфный» стиль повествования, как Сергей Капица отбил телеграмму брату Андрею в Антарктиду в ответ на сообщение газеты «Правда», что советские ученые подтвердили правильность закона Архимеда: «Поздравляю с подтверждением моего закона. Архимед Сиракузский». И тут натыкаюсь в самом начале заметки на авторство.

Это как Антониони снял фильм о Китае, снабдив его короткими нейтральными комментариями: «Здесь нам разрешили снимать, а здесь — не разрешили». И всё сразу становилось ясно.

Оден как-то охарактеризовал образ жизни знакомого поэта — за ним тянулся кровавый шлейф разбитых женких сердец. И теперь, мне кажется, когда я в очередной раз увижу сцену в пивной из «Берегись автомобиля», где Олег Ефремов декламирует Смоктуновскому стихи Смелякова, меня будет преследовать образ растерзанной Бубы⁶⁾ — как в «Анне Карениной» в исполнении Самойловой в сцене объяснения с Вронским-Лановым встаёт образ нерождённого дитяти Ланового и Самойловой. Как говорится: кровавые мальчики в глазах. И тут можно вспомнить Окуджаву: «Не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась».

И возникает большой вопрос: мы всегда платим кровью или — по другому: кровь такая же разменная монета, как бутылка водки?

И тут уже наворачивается Сартр⁷⁾ со своей черной подкладкой «затейливого парижского вечерочка».

«Мы будем счастливы (благодаренье снимку!)»

И стишок вот написал:

Сага

Вот говорят всерьёз: пора настала.
Но невдомёк мне — много или мало?
Или, к примеру: поздно — Солнце встало!
И что теперь? Так много или мало?
Неподалёку чайка пролетала,
Возможно Мхатовская — много или мало?
Уходит Бригантина от причала —
Так, чёрт возьми, то много или мало?
Конь на скаку, а птица в лёт,
Ассоль здесь больше не живёт.
И заколоченные ставни
С расхристанною пеной дней,
Когда тогда был рядом Грей,
И вился парус цветом алый,
Но становился всё бледней —
Как будто шлейф бежал кровавый…
Вот если вверх перевернуть ладошку,
И посмотреть на линии вразброс —
Целуются, как правило, вразнос,
Взаправду если, а не понарошку.
Джон Донн уснул и кутерьма
Вдруг разрослась средь бела дня:
В канале Гранд плывут дома.
Плывут дома, гусей дразня…
И не понять, что в них кляли
И сети на кого плели.
Жила ли радость в доме том?
В ночи кого ждал этот дом?
Кто растолкует нам о том?
Тот город трубами оброс,
И все ребята-гондольеры
Гоняют мячик вдоль Ривьеры.
Тысячелетья Cфинкс молчит
Под сенью пыльных пирамид.
Кто за него нам говорит?
Кот ходит по цепи кругом,
Дуб зеленеет за бугром —
Пейзаж не то чтобы знаком.
И хочется начать сначала —
А это много или мало?
Кружений Дантовых Валгала —
А это много или мало?
Любовь — скажу, что посещала.
Не помню — много или мало?
Но Бегбедер уж точно врёт —
Любовь три года не живёт.
Любовь живёт четыре года,
И ненависть — того же рода.
Лёд корабли сковал замком.
Медведи спят полярным сном.
А впрочем, моряки спаслись,
До суши к сроку добрались.
Речь не про них. Все уцелели,
Успев достичь заветной цели.
Да, с моряками всё в порядке,
На печке сушатся манатки.

Пожалуй, я воспользуюсь советом.
Не сбиться б только на пути таком:
А как же тот Голландец величавый?
Не может плыть? Да что вы говорите!
Ведь этого никак не может быть!
Никак, ни с кем, нигде и никогда!
Теперь я знаю: снять с гвоздя стилет,
Напялить на уши с помпончиком берет,
Успеть с восходом выйти от причала —
Та-рам-пам-пам и всё начну сначала.
Но вдруг не сладится — порвётся Алый парус,
Возьмёт и пригорюнится Ассоль?
Ту роль отрепетирует другой,
Да и исполнит — иногда стеклярус
С успехом заменяет бриллиант.
Тут можно вставить: в сущности, педант,
Заменит вас от двух и до шести,
Вот только бы успеть в себя придти.
И в рифму поместим мы «фолиант» —
Песок времён под патиной ветрил.
А боцман мне в каморке постелил…

Восславлю Cлабый Пол — О, Женщины! Про вас
Мой умопомрачительный рассказ.

Есть лестница в небо, знакомая с каждым,
Она вверх возносит мильон с лишним граждан,
На станциях с громким названьем «Метро»
Звучат бодро песни под знаком «Ретро».
Вот, помнится, станешь ногой на ступеньку,
А Час-пик суровый — плясать впору Йеньку,
И чтобы к подружке в лицо не дышать,
Спиною к спине можно вверх поезжать,
И только лопатками слышишь друг друга…
Но если меж нами проносится вьюга.
Тогда только лица пригодны в бою,
Глазами в глаза у судьбы на краю…

Живете вы как будто с нами.
Лишь в тишине, да за очами
На дне души в тени ресниц
Храните отсвет колесниц.

Из края в край пустынных бурь сиянье —
Огонь в ночи, да топот ног, да ржанье.
Задумчивых историй отраженье.
В молчании застывшее движенье.
Царицы очи до пророчества охочи…
Я грешен — каюсь: в налетевший миг,
С трудом, но всё же: всё-таки постиг — 
Слиянье созданных творений друг для друга
В скольженьи правильном по квадратуре круга
Отринуто Божественно? — О, Кант!
Мудрец-философ, да и просто франт.
Ответь нам Кёнигсберг Иммануил!
Вот так легко ты счастье раздарил
Безумцам и влюбленным на планете —
Божественней нет ничего на свете!
Да! К ночи слётаю к созвездью Ориона,
Там закатилась в хлам замшелая корона.
Набью я мелочью большой пустой карман,
И притащу для Вас звезду Альдебаран̷-;
Вчера в метро цыганка нагадала —
В толк не возьму: так много или мало?

Да, хотел добавить, что когда мы преодолеваем «чересполосицу» внутренних контекстов в каком-то дискурсе — на самом деле такое явление относится к тонкой структуре текста, — то перескакиваем мы из контекста в контекст, можно сказать, за счет квантового эффекта туннелирования, развитого, если я не ошибаюсь тем же знаменитым Джорджем Гамовым — нашим соотечественником, которому при жизни не дали Нобелевскую премию, по крайней мере, три раза. Эффект туннелирования — это, когда электрон в силу принципа неопределенности преодолевает всё-таки энергетический барьер, который заведомо выше собственной энергии электрона — как бы подползает под барьером и туннелирует, туннелирует, ту-ту и поезд ушел, точнее, электрон, виляя зеленым задом по Суханову («Зелёный поезд виляет задом, А я с моста на него плюю…»)

Примечания к тексту

¹⁾ Стихотворение В. Высоцкого «Про речку Вачу и попутчицу Валю».
²⁾ Гаусс Карл Фридрих (1777 — 1855) — немецкий математик, внёсший фундаментальный вклад также в астрономию и геодезию. Десятилетие 1820–30 застает Гаусса за проведением геодезической съемки Ганноверского королевства и составлением его подробной карты. Гаусс не только проделывает огромную организационную работу и руководит измерением длины дуги меридиана от Геттингена до Альтоны, но и создает основы «высшей геодезии», занимающейся описанием действительной формы земной поверхности.
³⁾ Питер Богданович — американский режиссер, журналист, писатель, автор сборника интервью «Знакомьтесь — Орсон Уэллс».
⁴⁾ Имеется в виду публикация в нашем журнале цикла новых стихотворений академика РАН Владимира Евгеньевича Захарова «Февраль в Аризоне».
⁵⁾ «Тихая лирика» поэта Владимира Соколова — эссе Бориса Лукьянчука.
⁶⁾ Хенриэтта Христевна Попова, которую все звали Бубой, — первая жена Владимира Соколова. В 1961 году Буба покончила жизнь самоубийством, выбросившись из 8-го этажа.
⁷⁾ Жан-Поль Сартр (1905–1980) — французский философ, писатель, драматург и эссеист

(Примечания Марии О.)

Другие эссе Андрея Рождественского из цикла «Записки из мансарды» можно прочитать в нашем журнале по ссылкам на его авторской странице.

Мария Ольшанская